— Моя голова! Разрази меня гром! Ты смеешь угрожать генералу армии Парижа?

Дюма, такой же надменный педант, как и Робеспьер, собирался было ответить, когда более хитроумный и вкрадчивый Тэнвиль взял его за руку и, повернувшись к генералу, сказал:

— Мой дорогой Анрио, твой неукротимый республиканизм, всегда готовый ответить оскорблением на оскорбление, должен научиться выслушивать замечания от представителя Закона Республики. В самом деле, мой дорогой, ты должен оставаться трезвым в течение ближайших трех-четырех дней. Когда кризис минует, мы разопьем с тобой бутылочку вместе. Полно, Дюма, умерь свою суровость и пожми руку нашему другу. Между нами не должно быть ссор!

Дюма, поколебавшись, протянул наконец свою руку, которую грубый солдафон с готовностью пожал. Глаза его наполнились слезами умиления, сменившими недавнюю свирепость. Сквозь бурные всхлипывания с трудом прорывались уверения в дружбе и обещание сохранить трезвость.

— Ну что ж, мы полагаемся на тебя, мой генерал! — сказал Дюма. — А теперь, так как завтра нам всем понадобятся силы, пойдем по домам и как следует выспимся.

— Да, я прощаю тебя, Дюма, я прощаю тебя. Я не злопамятен. Я! Однако, если кто-то угрожает мне, если меня оскорбляют... - Внезапно его настроение переменилось, и опять в его наполненных слезами глазах загорелся зловещий огонь. С трудом удалось Фукье успокоить грубияна и вывести его из комнаты. Но, подобно хищнику, чья добыча ускользнула, Анрио все никак не мог успокоиться и сердито ворчал, грохоча сапогами по лестнице. В ожидании Анрио высокий кавалерист, сидя верхом, прогуливал его коня по прилегающей улице. Пока генерал ждал у крыльца приставленного к нему верхового, к нему бросился стоявший у стены незнакомец.

— Генерал Анрио, я хотел говорить с тобою. После Робеспьера ты самый могущественный человек во Франции или должен быть таковым.

— Гм! Да, я должен быть. Что же дальше? Не всякий имеет то, что заслужил!

— Тсс! — сказал незнакомец. — Того, что ты получаешь, едва хватает на твои нужды.

— Это правда.

— Даже во время революции надо думать о своих доходах.

— Черт возьми! Объяснитесь, гражданин.

— У меня здесь тысяча золотых. Они твои, если ты окажешь мне небольшую услугу.

— Гражданин, я обещаю тебе ее! — с величественным жестом сказал Анрио. — Ты хочешь, чтобы донесли на какого-нибудь негодяя, оскорбившего тебя?

— Нет, просто напиши следующие слова президенту Дюма:

"Прими подателя этих строк и, если можешь, исполни его просьбу. Этим ты бесконечно обяжешь Франсуа Анрио".

Говоря таким образом, незнакомец дал в руки Анрио карандаш и бумагу.

— А золото, где оно?

— Вот!

Анрио не без труда написал продиктованные ему слова, схватил золото, вскочил на лошадь и исчез.

Тем временем Фукье, закрыв дверь за Анрио, накинулся на Тэнвиля:

— Разве не безумие с твоей стороны распалять этого головореза? Разве ты не знаешь, что наши законы ничто без Национальной гвардии? А ведь не кто иной, как он, возглавляет ее!

— Я знаю лишь то, что Робеспьер сделал глупость, поставив во главе ее этого пьяницу. Попомни мои слова, Фукье. Если нам придется вступить в схватку, то именно неспособность и трусость этого человека погубят нас. И тогда ты сам станешь обвинять своего любимого Робеспьера, а его падение будет означать и твою смерть.

— И несмотря на это, мы должны ладить с Анрио, до тех пор пока не подвернется возможность схватить и обезглавить его. Для собственной безопасности мы должны подлаживаться к тем, кто пока еще обладает властью. Чем больше мы будем лебезить перед ними теперь, тем страшнее будет их участь, когда мы их низложим. Не думай, что Анрио, проснувшись завтра, забудет твои угрозы.