– Правильно. Чтобы стать наместником Молдавии или Валахии, нужно пять или шесть миллионов пиастров. Хиджаз – не столь, на первый взгляд лакомый кусок. Он обойдётся миллиона в два-три. Деньги есть, но как их донести до султана, чтобы не остаться и без денег, и без головы?

– Не знаю, о великий, да проститься мне…

– Разумеется, ты не знаешь, – перебил его Хумим-паша. – Мы расскажем тебе. Сделать нужно малое. Нужно похитить и привезти сюда, в Багдад, этих близнецов. Затем старательно умножить легенды и слухи, уже окружившие их. Когда эти легенды дойдут до Стамбула, мы подарим близнецов матери султана, самой валидэ-султан. И вместе с тем передадим ей деньги для её сына и скромную просьбу – назначить нас наместником в осиротевший Хиджаз.

– Мудрость ваша несравненна, о великий!

– Несравненны и твои янычары, почтенный Аббас-ага. Они, конечно же, смогут привезти нам близнецов. И тогда все они отправятся с нами в спокойное, сытое, тихое место. А если не смогут – тоже отправятся: на первый же курдский или арабский мятеж.

– Мы привезём их, о великий, клянусь Аллахом! Я никому не поручу этого дела. Я сам отправлюсь в Бристоль…

На другом конце слуховника Ашотик откачнулся от стены, вытер липкий пот. Уехать из Багдада? В Хиджаз, где неизвестные, ненадёжные, неподкупленные им люди? Оставить дворец Аббасидов с найденными в нём четырьмя тайнами и собственной маленькой сокровищницей? Как бы не так, почтенный Аббас-ага. Где он, где – флакон с ядом, что привёз купец из Магриба? О, он у нас есть…

Однако Аббас-ага отправился в путь. Не успел остановить его Ашотик, оглушённый внезапной и страшной бедой. Обнаружилось утром, что мундштук от кальяна исчез. Исчез! Яд-то теперь очень полезно приберечь для себя. А может быть, сразу и выпить, а не мучиться в ожидании страшной смерти.

ОБОРОТНИ

Лето 1766 года, окрестности Люгра

Всадники недалеко отъехали от города. Они не спешили, словно не толкал их в спины ужас содеянного. Спокойно и мерно шагали непонукаемые лошади. Трудно сказать, что чувствовали и о чём думали монах с его страшной стражей. Они молчали. Но какой-то таинственной, невидимой ниточкой они были соединены друг с другом, и когда впереди, на границе леса и поля, сверкнула гладь маленькой речки, все четверо разом, даже не переглянувшись, свернули с дороги.

Сомкнулись над головами ветви деревьев, остались за спинами белесая, пыльная дорога, дрожащие в небе жаворонки, солнечный зной.

– Переждём жару, – сказал, ссаживаясь с лошади, монах.

– А рыбку половим? – вскинулся и заблестел синий, как речная вода, девичий радостный взгляд.

– Тебе, Адония, конечно, не столько рыбки хочется, сколько голышом поплавать, – добродушно уличил девочку монах.

– Это правда, патер, – с тихой радостью произнесла она. – Но и рыбка тоже будет, угостим вас горячей ухой. Если только Филипп неводок не забыл, – добавила она зловещим, с подвыванием, голосом, и повернулась к рыцарю, припустив строгости во взгляд.

– Филипп не забыл, – не смог не улыбнуться рыцарь, снимая со своего жеребца объёмные седельные сумы.

– Маленький! Скидай одёжку! – азартно крикнула девочка.

– Коней сначала искупайте, – наставительно указал Филипп. – Да отведите по течению вниз, если здесь ловить собираетесь.

Подростки увели горячих, тянущихся к воде лошадей. Монах, так и не откинувший капюшона, присел на большой круглый камень у самой воды. Рыцарь принёс и принялся разворачивать рядом недлинный мелкоячеистый невод.

– Что тревожит вас, патер? – негромко спросил он, в очередной раз взглянув на замершие в старческих пальцах чёрные чётки.