Как раз наоборот, она была слишком чувствительной и сентиментальной, чтобы хорошо поддерживать дисциплину, и она ужасно меня избаловала. Я была хорошенькой девочкой с каштановыми локонами и карими глазами, необычайно бледной до прозрачности и худой. Мисс Плам одевала меня, как большую японскую куклу, на которую я походила. Денег хватало и на одежду, и на любые деликатесы, какие бы я ни пожелала. Я принимала все это за подарки; лишь спустя несколько лет я поняла, что была любимицей мисс Плам благодаря своему положению богатой наследницы. Я не покидала школу даже на каникулы, ибо была абсолютно одна. Мисс Плам жалела меня за мое сиротство и за физическую слабость и вместо того, чтобы заставлять меня заниматься и работать, баловала меня, согревая у огня и пытаясь пробудить во мне аппетит своей любимой жирной пищей.
Естественно, что при таком обращении я вскоре превратилась в избалованную самовлюбленную девчонку. Ненависть ко мне остальных учениц по силе была равна обожанию мисс Плам. Я не замечала их отношения до дня своего десятилетия, когда мне убедительно показала его одна из приглашенных девочек: я по своему обыкновению поддразнивала ее, как вдруг она в раздражении изо всех сил запустила мне в лицо пирожным с джемом.
Потеряв дар речи от неожиданности, я начала слизывать джем со своего забрызганного лица, и внезапно выражение лица мисс Плам разбудило во мне доселе дремавшее чувство юмора. Я рассмеялась, и гости последовали моему примеру. С тех пор девочки стали лучше ко мне относиться, особенно после того, как мне удалось уговорить мисс Плам отменить наказание, назначенное Маргарет.
В шестнадцать лет я стала самой старшей ученицей во всей школе. Мои подруги покидали школу, чтобы занять свое место в семейном кругу или вступить в брак, который был для них подготовлен.
В мае того года впервые появился мистер Бим. Он был поверенным моего отца и одним из моих опекунов (вторым была моя тетя). Мисс Плам часто упоминала его имя, так как именно через него производилась оплата моего обучения и содержания, но прежде он не оказывал мне чести своим вниманием, и наша первая встреча была для меня чем-то устрашающим. Он был высоким пожилым человеком, безупречным, как восковая фигура; каждый седой волосок лежал на месте, каждая складка старомодного костюма выглядела как приклеенная. Он был из тех людей, которых невозможно представить себе детьми. Если у него когда-то и были эмоции, они умерли и были похоронены много лет назад.
Немного позже, когда я ближе познакомилась с ним, я поняла, что под его чопорностью скрывалась растерянность передо мной, как у величественного мастифа перед котенком или бабочкой — чем-то маленьким, незначительным и безнадежно легкомысленным. Но он осознавал свой долг: целый час сидел он в запущенной, чересчур жаркой гостиной мисс Плам, экзаменуя меня с профессиональной придирчивостью юриста. Видимо, он остался доволен моими успехами, хотя ничего и не сказал об этом. Несколькими неделями позже пришло письмо от тети, извещающее о ее желании забрать меня из школы, коль скоро мое образование закончено.
После девяти лет комфорта и любви я должна была с сожалением покидать школу и расставаться с мисс Плам. Стыдно признаться, но сожалений не было. Шестнадцать лет — эгоистичный возраст, а я уже выросла из своего гнезда. Корзинка, удобная для котенка, становится тесной для взрослой кошки. За год до своего шестнадцатилетия я почувствовала беспокойное томление тела и ума.
Все же мои чувства не были однозначны. Моя тетя, которая была моим опекуном и единственной оставшейся в живых родственницей, была мне почти незнакома. За первые годы обучения она дважды навещала меня. Ее визиты вызывали большое волнение в школе, ибо она была особой титулованной. Мои воспоминания об этих визитах не были слишком приятными. Ее визиты были милосердно коротки, потому что леди Расселл, будучи дамой светской и вдовой состоятельного землевладельца, имела дела поважнее, чем присмотр за своей неуклюжей маленькой племянницей. |