Повсюду как грибы, выросли неопрятные яркие ларьки, где торговали внезапно разрешенным импортом. Появились две новые категории граждан. Они с Милой условно называли их «малиновые пиджаки» и «спортсмены», потому что все эти здоровенные парни с накачанными шеями носили разноцветные спортивные костюмы – как правило, югославского производства.

Малиновые пиджаки дружно надевали те, кто добился какого-никакого финансового успеха. «Спортсмены» работали у них телохранителями. Пиджаки называли их «шестерками», почему – неизвестно; Арон иногда чувствовал, что русский язык для него не родной. И нельзя сказать, чтобы это была пустая мера – обзаводиться телохранителями: то и дело возникали кровавые финансовые разборки. Сначала с ножами, потом с неизвестно откуда взявшимся огнестрельным оружием. Впрочем, почему не известно – оружием торговали солдаты и офицеры поспешно и беспорядочно выведенных из Восточной Европы войск. Убитые в разборках исчислялись десятками тысяч, как говорилось в сводках органов безопасности, которые Арон, то есть Влад, до сих пор получал.

Оказалось, что едва ли не все бескорыстные советские патриоты на самом деле одержимы деньгами. Все говорили только о деньгах. Ни о чем другом.

К концу тысячелетия как-то все утряслось. Стали исчезать «дикие» рынки, появилось много богатых людей – миллионеров и даже миллиардеров. Вокруг его родной Лубянки, где еще в девяносто первом снесли памятник великому Дзержинскому появилось не менее десятка ночных клубов. Малиновые пиджаки переоделись в костюмы от Кардена и галстуки «Бриони». Они подъезжали на двенадцатицилиндровых «мерседесах» в сопровождении джипов, набитых бывшими «шестерками», – теперь и «шестерки» носили черные костюмы и галстуки. На боссах, как правило, висели беспричинно хихикающие юные девочки в обтягивающих маленьких платьях и на высоченных шпильках.

Арон почти не выходил из дому чтобы не раздражаться. Прежняя Москва исчезла. Это был чужой город. Чужой и враждебный.

Мила тоже почти перестала встречаться со своими подругами, но по другой причине. Ей становилось все хуже, она задыхалась. По ночам Арон, сжимая кулаки, прислушивался к ее хриплому, со свистом дыханию.

Они пошли в поликлинику. Врач послушал ее, постучал пальцами по спине и груди, покачал головой и выписал направление в госпиталь. Там она пролежала три дня. Делались какие-то тесты, рентген, еще что-то…

На третий день его пригласил заведующий отделением.

– Ваша жена завзятая курильщица? – спросил пожилой опрятный доктор. Лаже не спросил, а произнес утвердительно, как нечто само собой разумеющееся.

– Ничего подобного. Она никогда не курила. Я думаю, она отравилась при взрыве ракетного топлива. – И он рассказал про аварию шестидесятого года, которая, впрочем, давно перестала быть государственным секретом.

Врач опустил голову – он понял.

– Ракетное топливо очень ядовито, особенно для органов дыхания, – задумчиво сказал он. – Настоящее БОВ.

– А что это – БОВ? – Почему-то у Арона мелькнуло в голове, что врач учит шведский язык. По-шведски bov – преступник. Хотя произносится не «бов», а «був».

– БОВ? – Врач удивился его необразованности. – Боевые отравляющие вещества… к сожалению, порадовать вас не могу. У вашей жены тяжелая эмфизема легких.