Последовала пауза. Проверив источник вызова, Волмер заговорил куда энергичней:

— Да, агент Келерчиан, что я могу сделать для…

— Я только что запрашивал дорожные записи с Парк-лейн, вчерашний вечер с…

— Эм… Можете дальше не продолжать, агент Келерчиан… мы уже стерли те записи.

Услышав такое, Мэл потерял дар речи.

— Повторите это, сержант… — не веря ушам своим, уточнил он. — Медленно.

— Эм… это стандартная процедура, сэр. В конце каждой смены мы просматриваем записи и, если не находим никаких нарушений, стираем их. Прошлым вечером на Пайк-лейн никаких нарушений не было. Так что…

— Сержант Волмер, если я открою регламент для хранения следственных материалов, то могу поручиться, что не найду там ни одной чертовой строчки по поводу вашей «стандартной процедуры». Так что…

Волмер нервно рассмеялся:

— Агент Келерчиан, никаких следственных материалов там не было.

— Откуда вы можете об этом знать? Вы сверили данные со сводкой совершенных за тот день преступлений? Вы произвели сверку лицевых сканов каждого человека на этих записях на совпадение с ориентировками тех, кто в розыске?

— Эм… сэр, мы служба регулирования движения… то, о чем вы говорите, не наша работа. Единственные интересные для нас следственные материалы на Пайк-лейн — это нарушения ховербайкеров, да выезд на магистраль запрещенных транспортных средств. В противном случае нам просто негде хранить эти тонны материала.

Мэл прекрасно понимал, что сейчас ему вешают лапшу на уши.

— Сержант, не говорите мне, что у вас не хватает банка памяти…

— Сэр, — теперь голос Волмера звучал так, словно сержант высказывал до того избитый довод, что просто устал его повторять, — у нас всего пятьдесят киломемов.

— Пятьдесят? — Мэл остолбенел. Это была всего четверть того, что имел Северный округ (в этом же районе располагался детективный отдел), а им не помешало бы еще столько же.

— Да, агент Келерчиан, всего пятьдесят. Мы запрашиваем дополнительную память последние три года, но комитет по бюджету продолжает нам говорить, что это «расточительство». Суды здесь занимаются делами аж трехгодичной давности, потому что все пытаются оспорить их решения, поскольку знают, что расплатиться не смогут и за годы. Мы вынуждены хранить такие записи чуть ли не вечно, следовательно, не можем хранить данные, которые нам не нужны. Здесь тьма дорожных нарушений. Мне жаль, что вы не можете взглянуть на записи вчерашнего вечера, сэр, искренне жаль.

К удивлению Мэла, после всего услышанного от других копов и прочих людей Юго-Западного округа, извинения Волмера звучали вполне искренно.

— Так что этих записей больше нет, — подытожил сержант.

Мэл тяжело вздохнул.

— Все в порядке, сержант, спасибо вам за помощь. — Он уже был готов закончить разговор, но пока медлил. Затем, торопливо дав указания компьютеру, Мэл спросил у Волмера: — Говорите, вам очень жаль, я правильно понял?

— Сэр? — Теперь в голосе Волмера слышалось удивление.

— Вы сказали, что вам искренне жаль, и я прошу вас подкрепить слова делом. Вам достаточно жаль, чтобы оказать мне услугу?

— Я, эм… полагаю, это будет зависеть от услуги, сэр.

— Я только что отправил вам фото девушки, которую пытаюсь найти. Предположительно, она вооружена и очень опасна. Я знаю, что прошлым вечером она прошла по Пайк-лейн, и именно ее я надеялся отследить. Могут ли ваши люди взять на заметку ее профиль, и проверять его на совпадение, когда будете просматривать очередные дорожные записи?

Сержант колебался:

— Не могу ничего обещать, сэр, но мы постараемся отследить.