|
Но затем вернулись воспоминания о вчерашнем дне. Сара была мертва. Шарлотта должна была произнести это несколько раз. На память пришло утро после замужества Сары, когда она перестала быть ее сестрой, став женой Доминика. Шарлотта смотрела назад, на годы своего детства. Именно Сара научила ее завязывать шнурки на обуви, с Сарой она играла в куклы, донашивала платья Сары; Сара научила ее читать, с Сарой она делилась своими первыми влюбленностями и разочарованиями. Что-то ушло из ее жизни, когда Сара вышла замуж и перестала принадлежать ей. Но все это было естественной частью взросления; Шарлотта всегда знала, что это когда-то произойдет. Сейчас же было другое. Это было неестественно. Это было ужасно. И на этот раз царило ужасное, щемящее чувство потери.
Знала ли Сара убийцу, видела ли его лицо? Чувствовала ли она удушающий, разрывающий сердце страх? Боже, надеюсь, ты сделал так, чтобы это было быстро!.. Нельзя сейчас лежать и думать об этом. Лучше встать и заняться каким-нибудь делом. Для мамы все гораздо хуже. Это ужасно, за пределами понимания — потерять ребенка, кому ты дал жизнь из своего собственного тела. Внизу все уже встали, оделись и тоже искали, чем бы заняться. Завтрак проходил почти в полном молчании. Доминик выглядел бледным, не поднимал головы, ни с кем не встречался взглядом. Шарлотта немного за ним последила. Затем, боясь, что он заметит, уставилась на свою тарелку. Поглощение пищи стало излишне подчеркнутым — нужно же что-то делать, чтобы занять голову. Где Доминик был в прошлую ночь? Пошла бы Сара куда-то, если бы он был дома или если бы она ожидала его возвращения? Или убийца ждал ее? И если не вчера, то, возможно, при следующей возможности… Был ли это какой-то сумасшедший из поглощенных туманом трущоб, движимый желанием вырваться из грязи и нищеты, кто думал лишь о том, чтобы убить кого-нибудь? Или это был некто с Кейтер-стрит, кто знал их всех, кто наблюдал и ждал своего шанса, кто шел рядом и, может быть, даже говорил с ними, а затем вдруг вытаскивал проволоку и… Она не должна думать о Саре. Это уже в прошлом. Какую бы боль это ни вызывало. Знала ли она его? Что он чувствовал сегодня утром? Позавтракал ли он где-то? Был ли голоден? Находился ли он один в какой-нибудь грязной комнате или сидел за полированным обеденным столом в окружении семьи? Ел ли он яйца с почками и с поджаренным тостом? Разговаривал ли он с другими, может быть, даже с детьми? И о чем? Имела ли его семья хотя бы смутное представление о том, кто он был, где он был? Прошли ли они через те же этапы — первоначальное закравшееся подозрение, чувство вины за подобные мысли, затем через проверку незначительных деталей прошлого, сравнение их с фактами и, наконец, борьбу с нарождающимся страхом? А что думал он сам? Или он не знает? Сидит ли он где-то и задает те же вопросы, что и Шарлотта; может быть, даже, терзаемый теми же мыслями, смотрит на других, на отца, на брата, боится за них? Она снова посмотрела на Доминика. Где он был в прошлую ночь? Знал ли он… точно? Питт спросил бы его. Завтрак закончился, и каждый занялся поисками какого-нибудь дела до прихода полиции и до того, как они начнут задавать свои вопросы. Слава богу, они не заставили себя долго ждать. Питт и его сержант появились, когда еще не было девяти. Инспектор выглядел очень усталым, будто не спал всю ночь… И необычайно опрятным. Странно, но от этого он выглядел так, словно ему было очень неудобно, как будто он готовился к суровому испытанию. — Доброе утро, — строго сказал он. — Я очень сожалею, но это необходимая процедура. Каждый из присутствующих желал, чтобы все это поскорее закончилось. Все остались сидеть, за исключением Доминика, который продолжал стоять и ждал, пока Питт начнет. — Вас вчера не было, мистер Кордэ? — Да. — Доминик покраснел. |
