— Я знаю, они постоянно смеялись и хихикали, — медленно сказала Шарлотта. Она пыталась вспомнить сестер Мэдисон, увидеть в них зачатки греха, о котором говорил викарий. Ее память воспроизвела много всякой романтической чепухи — и ничего вредоносного. Пустое, бессмысленное, конечно, но ничего безнравственного, даже в зародыше. — Однако я не помню ничего зловредного в них.

— Не зловредного. — Викарий изобразил легкую покровительственную улыбку. — Грех — это не зло, мое дорогое дитя. Грех — это начало дороги к проклятию, к потаканию плотским желаниям, к прелюбодейству и к служению золотому тельцу! — Его голос крепчал, и Шарлотта инстинктивно поняла, что это начало проповеди. Она вся сжалась в отчаянии.

— Миссис Преббл, — она подалась вперед, притворившись, будто согласна, — пожалуйста, скажите мне, что вам хотелось бы, чтобы мы сделали. Что еще мы можем совершить, дабы содействовать облегчению жизни бедных? Я уверена, мама и сестры будут рады это знать.

Марта была немного напугана силой, вложенной в голос Шарлотты, но она также, казалось, была рада прекратить разговор о грехе.

— О, я уверена, любые одеяла, и особенно детская одежда. Вы знаете, у бедных всегда так много детей… Больше, чем у тех из нас, которые живут в более комфортных условиях.

— Естественно, — подал голос викарий, чье массивное лицо располагалось на широких плечах, как у гранитного монумента. — Потому что они не знают меры и рожают больше детей, чем могут содержать, из-за чего и бедствуют. Они накладывают на нас обязанность заботиться об обеспечении их нужд. Я полагаю, все это происходит из-за их терпеливости в несчастье, из-за нашей христианской благотворительности и добродетели.

Шарлотта не стала отвечать на это. Она допила чай и встала:

— Спасибо за чай. Я согрелась и освежилась. Должна вернуться домой до вечера, пока не начало холодать. Я передам маме, что варежки вам понравились. Она будет очень рада, что мы можем сделать и другие вещи для бедных. Одежду для детишек, например… Я начну завтра. Мы все сделаем очень хорошо.

Миссис Преббл проводила ее до двери. В холле она взяла девушку за руку:

— Дорогая Шарлотта, не осуждайте моего мужа. Он желает нам блага и не хотел говорить так резко. Я уверена, что он так же, как и любой из нас, расстроен из-за произошедшей трагедии.

— Конечно, я понимаю.

Шарлотта расслабилась, ничего, однако, не понимая. Она не могла хорошо думать о викарии, но ей было жаль Марту. Девушка не представляла себе, как можно жить с таким человеком. Хотя, возможно, он не сильно отличался от других мужчин, которые сурово осуждали сестер Мэдисон. По правде говоря, девицы были довольно скучными. Но не греховны… просто глупы.

Марта засмеялась:

— Вы очень добры, моя дорогая. Я знала, что вы поймете. — Стоя на крыльце, она наблюдала за тем, как Шарлотта уходит.

Два дня спустя они все сидели в одной из комнат и шили детскую одежду, которую заказала миссис Преббл. В это время Эдвард, как обычно, вернулся домой.

Они слышали, как закрылась входная дверь. Послышались неразборчивые голоса, когда Мэддок взял пальто и шляпу, но какое-то время спустя в комнате у двери вместо Эдварда показался Мэддок.

— Мадам… — Он посмотрел на Кэролайн, его лицо горело.

— Да? — удивилась та, еще не предполагая ничего плохого. — В чем дело? Это был не мистер Эллисон?

— Да, мадам. Не будете ли вы так любезны выйти в холл?

Теперь Шарлотта, Эмили и Сара — все уставились на него. Кэролайн встала:

— Конечно.