— Поэтому Джейми хочет там жить, — поправил Билли.

— Да. Я все время боюсь. Новое место может помочь. — Внезапно она замолчала. Не потому, что спохватилась и предпочла утаить свои страхи от человека, готового поменять надежное убежище на открытую всем опасностям нью-йоркскую квартиру, а потому, что направленный на нее взгляд Билли намекал, будто она сознательно искушает его поспорить в моем присутствии. Он, конечно, ее обожал, но и обожание имеет свои пределы. Брак есть брак, и в каких-то случаях ему было трудно сладить со своей очаровательной половиной.

— Другие тоже уезжают, опасаясь террористов? — спросил я ее.

— Другие любят об этом поговорить, — признал Билли.

— Но некоторые уехали, — торопливо вставила Джейми.

— Ваши знакомые? — спросил я.

— Нет, — с ударением произнес Билли. — Мы будем первыми.

С улыбкой, которая мне (плененному ею так же молниеносно, как, думаю, в свое время пленился ею Билли, но находящемуся по другую сторону опыта: мой был уже где-то на грани забвения) показалась не только щедрой, но также искусительной, Джейми небрежно и высокомерно обронила:

— А я всегда люблю быть первой.

— Что ж, если дом вам подойдет, он ваш. Давайте нарисую план.

Вернувшись в отель, я позвонил Робу Мэйси, местному плотнику, который уже десять лет присматривал за моим домом, и его жене Белинде, раз в неделю делающей уборку и привозящей продукты, если мне неохота ехать за восемь миль в Атену. Продиктовал им список того, что необходимо упаковать и отправить в Нью-Йорк, и сообщил о приезде через неделю молодой супружеской пары, которая проживет у меня весь следующий год.

— Надеюсь, это не связано с вашим здоровьем? — откликнулся Роб.

Именно он отвез меня в Бостон, а потом доставил из больницы домой, когда мне девять лет назад удаляли простату, а Белинда стряпала мне и с удивительной чуткостью помогала справляться со всеми сложностями в хлопотные недели выздоровления. С тех пор я ни разу не был в больнице и не болел ничем, кроме легкой простуды, но добросердечная чета Мэсси, бездетные супруги среднего возраста (он — жилистый, умный, покладистый, она — полногрудая, общительная, суетливая), со времени операции даже пустяшные мои дела воспринимали как нечто требующее повышенного внимания. Даже от родных детей не имел бы я в старости лучшей заботы, а может, имел бы и худшую. Оба они не прочли и строчки из моих книг, но, натыкаясь в газете или журнале на мое имя или фотографию, Белинда сразу же делала вырезку и приносила ее мне. Я неизменно заверял, что вижу это впервые, а после ухода Белинды, не желая обидеть добросердечную женщину, уверенную, что вырезки хранятся в специальном альбоме, тщательно разрывал, не глядя, принесенный ею листочек на мельчайшие кусочки и только после этого выбрасывал в мусорную корзинку. С этим тоже было покончено.

На мой семидесятый день рождения Белинда приготовила бифштексы из оленины с красной капустой, и мы втроем отужинали у меня дома. Мясо — охотничий трофей Роба, добытый в наших лесах, — было отменным, и таким же было веселое дружелюбие и тепло моих друзей. Они поздравили меня шампанским и подарили свитер из шерсти ягненка, купленный для меня в Атене. А потом попросили рассказать, каково это — быть семидесятилетним. Я сидел во главе стола. Поблагодарив за свитер, я поднялся с места и произнес: «Речь будет очень короткой.