|
Я не нес никакой ответственности ни за какую биографию или биографа ни перед Э. И. Лоноффом, ни перед его наследниками. Только случайная встреча с Эми Беллет — и, прежде всего, то, что я увидел ее такой хрупкой и изуродованной, уже почти чужой своему телу, — а потом покупка его книг и перечитывание их в отеле заставили меня так среагировать на Климана, с его намеками на страшный «секрет» Лоноффа. Если бы Климан был мне неизвестен и я, сидя дома, вдруг получил письмо от него, пытающегося втянуть меня в свои дела, то попросту не стал бы отвечать и, уж конечно, не грозил бы стереть его в порошок, посмей он не отказаться от своих замыслов. Действуя в одиночку, Климан вряд ли осуществит свой грандиозный проект, и, возможно, как раз мои яростные протесты, а не литературные агенты или издатели подтолкнули его к активным действиям. И вот я сижу здесь с Джейми и наконец нарушаю молчание вопросом:
— Но с кем я имею дело? Объясните, кто этот молодой человек? — Что именно вы хотели бы знать? — осторожно спрашивает она. — Почему он решил, что справится с этой работой? Как давно вы знакомы? — С его восемнадцати лет. Его первого курса. Уже десять лет. — Откуда он? — Из Лос-Анджелеса. Отец — юрист. Занимается правовыми аспектами индустрии развлечений, известен зашкаливающей напористостью. Мать совершенно другая. Преподает в Университете Южной Калифорнии, если не ошибаюсь, египтолог. Каждое утро два часа медитирует. Говорит, что в удачные дни к концу медитации перед глазами плавает зеленый шарик света. — Как вы с ней познакомились? — Разумеется, через Ричарда. Приезжая в Нью-Йорк, они всегда устраивали ужин для его друзей. А когда приезжали мои родители, он всегда ужинал где-нибудь с нами. — Итак, он вырос в интеллигентном доме. — Точнее, с упрямым, напористым отцом и спокойной, интеллигентной матерью. Он способный. Очень способный. Проницательный. Напористость в нем тоже есть, что, вероятно, вас и отпугнуло. Но он очень не глуп. И нет причин опасаться, что он не сумеет справиться с книгой, — кроме той общей причины, что может помешать всякому. — И что же это за причина? — Трудность дела. Она старательно взвешивала каждое слово, избегая вносить в него дополнительные оттенки. Пытаясь воздействовать своей невозмутимостью, ничего не интерпретировала, а лаконично отвечала на вопросы. Стремилась, чтобы возраст и статус не позволили мне взять над ней верх. И хотя явно гордилась тем впечатлением, которое производила на мужчин, пока не осознавала своей победы — того, что верх, безусловно, берет она. — Каким он вам казался? — спросил я. — Когда? — Когда вы были друзьями. — Нам было очень весело. Отцы обоих — твердые орешки, и мы охотно обменивались рецептами выживания. Поэтому так быстро сблизились: тема давала пишу для разных замечательных историй — и веселых и страшных. Ричард здоров, энергичен, всегда пробует что-нибудь новое, ничего не боится. Не держит камня за пазухой. Готов к приключениям, бесстрашен, свободен. — А вас не заносит? — Я стараюсь как можно точнее ответить на ваши вопросы. — А можно узнать, чего он не боится? — Презрения. Порицания. Его не сковывает потребность непременно быть с теми, с кем легко. Он не подвержен колебаниям. Целенаправленно идет вперед. — И ладит с отцом, чья напористость просто зашкаливает? — Думаю, битвы тоже бывают. Оба — бойцовские натуры, так что битвы неизбежны. Но все это не так серьезно, как если бы я вдруг рассорилась с матерью. |
