Члены городского суда по обыкновению подвергли Катарину перекрестному допросу.

- Вы сами, пани, видели когда-нибудь этот бочонок? Как велик он был?

- Не видала я его никогда. Муж мой сказал. А я-то уж когда узнала об этом бочонке? Когда его украли. Тогда муж мой выгнал меня из дому, сказал, чтобы без бочонка я домой и не ворочалась. Ты, говорит, виновата, что пустила Касперека и его людей одних в подвал.

Староста, покачивая головой, погладил свою седеющую бороду и заметил:

- Хитрый малый, видать, ваш муженек. Но, скажу я вам, и дурак он великий. Будь у меня такая птичка, я бы никогда не выпускал ее из клетки на волю.

Катарина не поняла. А вернее, поняла, но много позже, когда уже Касперек начал отвечать на вопросы городского старосты.

- Что вы скажете на это? - спросил он ответчика.

- А то скажу, ваше благородие, господин староста, и высокочтимый суд, что имеете вы дело с нечестивым мужем, у которого красивая и добропорядочная жена. А муж тот вместо того, чтобы ее на руках носить, выдумал какую-то байку насчет бочонка с золотом и таким вот путем задумал избавиться от своей законной жены.

Члены суда согласно закивали головами. А ведь и в самом деле, ежели бог сотворил женщину из адамова ребра и получилась она существом лукавым, надо думать - осталось сколько-то лукавства и в другом адамовом ребре? А? Хитрых мужичков тоже немало на белом свете.

Прекрасная Катарина побледнела: глубоко, в самое сердце, ранили ее отравленные Касперековы слова, и, схватившись за сердце рукой, она едва слышно промолвила:

- Врет все этот человек!

После этого варшавский адвокат произнес свою речь по-латыни. Староста закурил: как раз на неделе он получил в подарок от Михая Сембека, краковского епископа, свою первую трубку. До сей поры еще никто не видел в Лубло такого дьявольского устройства. Поэтому все члены суда только и дивились, что его трубке. Никто и не слушал, что там болтал адвокат, а разглядывали внимательно, какой формы трубка, какая у нее крышечка, чубук, и удивлялись, как изо рта старосты клубами валит дым. Чудно было им все это. А староста гордо поплевывал по сторонам, пока вдруг голова у него не закружилась и он сердито не прикрикнул на адвоката:

- Брось-ка ты говорить глупости, сынок, а не то прикажу я выкинуть тебя отсюда, если не поставишь ты наконец точку. Мне вон аж дурно сделалось от твоей речи.

После этого суд записал в протокол еще только показания свидетелей - Яноша Файора и Иштвана Келемена, которые тогда вместе с Каспереком ездили в Варшаву. Разумеется, свидетели тоже слыхом не слыхивали ничего такого о «золотом бочонке». И вот уже главный судья пан Завадский объявил приговор:

- Михай Касперек должен присягнуть здесь в том, что не воровал он бочонка с золотом.

- Могу и присягнуть, - спокойно согласился Касперек.

Господин Гертей поднялся из-за стола и достал из одного шкафчика два свечных огарка, выискав их среди вороха розог, палок и железных наручников (таковы были в ту эпоху игрушки богини Фемиды). Эти два свечных огарка только и могли пролить свет на сие темное дело. Словом, огарки зажгли, между ними положили святое распятие, после чего к распятию подошел Касперек и двумя пальцами правой руки коснулся сердца Христова, произнес принятую по тем временам присягу. Глухо, торжественно прозвучали в зале грозные слова:

- Да исторгнет мои останки из недр своих мать сыра земля, да не примут душу мою небеса, если я сказал здесь неправду.

И суд на этом закончился. Катарина заплакала, зарыдала: как же ей теперь возвращаться в Варшаву? А Касперек спокойно сел на свое место, на лавке возле стены.