Светлана отперла дверь, за которой была закрытая на английский замок тяжелая даже на вид кованая решетка. Хранительница включила свет в зале, зажгла принесенный с собой фонарь, и мощный луч света пронзил черноту хода, из которого резко тянуло промозглой ледяной сыростью. Стали видны мрачные, давящие на воображение стены с полукруглым заросшим мхом потолком и покрытым небольшими лужами полом, на который сверху в нескольких местах изредка капала вода. Было ясно, что до настоящего весеннего тепла дорога во второй ход закрыта, и историк с сожалением посмотрел на дверь, которую тут же заперла хранительница. Они быстро поднялись по ступеням из ледника, в котором Максиму в скором времени предстояло оказаться еще раз, спасаясь от погони. Максим вежливо попрощался с гостеприимной хозяйкой Самчиков, которая вернулась во дворец, а историк забрал из комендантской свою дорожную сумку и двинулся к выходу из чудесного имения.

Гостиницы в местечке не было, но местные жители за небольшую плату охотно пускали ночевать приезжавших в поместье путешественников. Максим быстро добрался до рекомендованного ему в музее современного двухэтажного коттеджа, рассчитывая первым утренним проходящим автобусом через Староконстантинов проехать шестьдесят километров до Хмельницкого, где пересесть на маршрутку до Меджибожа. Ему повезло: хозяин коттеджа, где собирался ночевать историк, с рассветом по делам ехал через старую крепость в Летичев, и ранним февральским утром Максим в его «Ниве» уже двигался на юг, вспоминая по дороге все, что он знал об иезуитах, Лойоле, Львовском коллегиуме, где пять лет провел Хмельницкий, Могилянской академии, ее выпускнике Григории Сковороде, с которым учился его предок, и Меджибоже. Он хотел узнать, как жил и что думал Олекса Дружченко, и готов был ехать во все усюды, чтобы найти статьи и клейноды Богдана Великого.

Старенькая, но на удивление ухоженная «Нива» еще не доехала по пустынной с утра дороге до Старой Синявы, как Максим вспомнил об иезуитах все, что знал, в том числе и об их пребывании на Западной Украине.

Знаменитый испанец и современник Богдана Хмельницкого дон Иниго Лопес де Рикардо Лойола вошел в историю не только как создатель общества Иисуса, ставшего известным всему миру как орден иезуитов. Лойола и его фаланга сподвижников в тяжелейшей многолетней психологической войне спасли Ватикан от яростных атак Реформации во главе с немецким монахом-профессором Мартином Лютером, после чего распространили католичество в Америке и Азии. Об этой потрясшей мир дуэли XVI века Максим подробно написал в своей «Истории ордена иезуитов» и биографии Игнатия Лойолы, который в свое время заинтересовал московского историка необычайно.

Испанскому гению удалось совместить несовместимое в тогдашнем мире: принцип всеобщего универсального авторитета и принцип личной свободы человека, чего до этого не удавалось сделать ни великим государям, ни папам. В борьбе Ватикана и Реформации были правы обе стороны, что доказала вызванная ею кровавая европейская война, сильно испугавшая всех противников. Гордый испанец Лойола сделал так, что тяжелейшее противостояние закончилось официальным миром и распределением сфер влияния между католицизмом и протестантизмом.

В свое время молодой выпускник Историко-архивного института Максим Дружченко подробно написал, как Лойоле и его ордену удалось совершить невозможное.

Иниго Лойола, который в сорокалетнем возрасте стал Игнатием, а потом святым, писал: «Будь спокоен и бесстрастен. Пусть земные блага никогда не будут для тебя целью твоих желаний. Пусть они будут лишь средством для достижения истинной цели твоей жизни».