– Присаживайся, – услышал я из-за спины.

– Как так, только после хозяев дома.

– Да, мама в спальне разговаривает по телефону, скоро выйдет к нам. Ну, давай я сяду, я же тоже хозяйка дома, – улыбнулась Ангелина и села за стол.

Я сел напротив неё, не найдя места, куда же пристроить руки.

– Не переживай, мама тебя не съест.

– Да я и не переживаю.

– Ага, лицо твоё выдаёт обратное.

– Ну, может, всего чуть-чуть.

– А вот и горячее, – вошла Людмила Петровна.

– Давай я тебе помогу, бабуля, – встала Ангелина и каким-то чудесным образом ей удалось освободить место для тарелки с аппетитно пахнущими жареными окорочками.

– Простите, мне тут позвонили, – вошла в комнату мама Ангелины.

Меня словно холодной водой окатили.

Матерью Ангелины оказалась та самая женщины, которую я видел восемнадцать лет назад. Правда, она немного набрала, лицо стало округлее, волосы были окрашены в тёмный цвет, но губы, родинка над губой и синие глаза остались прежними. Правда, в глазах отсутствовала та радость, которую они когда-то излучали.

Ангелина смотрела на меня и ехидно улыбалась, словно понимая, что со мной происходит.

– Мама, это Анатолий. Анатолий, это мама.

– Очень приятно... – промямлил я, вставая и пожимая протянутую руку.

– И мне приятно, мама и дочь все уши прожужжали дифирамбами в вашу честь, – улыбнулась она.

– Не знаю, от чего они так, – говорил я.

– Да, да, про вашу скромность они тоже рассказывали, – засмеялась мать Ангелины.

– Все, разговоры потом, давайте кушать.

– Бабушка не любит разговоры за столом, – сказала Ангелина, – она придерживается правила: когда я ем – я глух и нем.

– Да, – кивнул я, – моя мама тоже всегда так говорила.

– И правильно делала, все, приятного аппетита, – сказала Людмила Петровна.

Мы пожелали друг другу приятного аппетита и приступили к трапезе.

– Бабуль, ты потом достань, пожалуйста, альбом с фотографиями, которые были сделаны в загородном доме.

– Хорошо, милая. Ешь!

После ужина женщины быстро убрали со стола, переместив на него белый чайник с нарисованными лепесточками на пузе, четыре синие чашки, четыре серебряные чайные ложки и тарелку, на которой стоял поделённый на восемь кусков торт.

После чая бабушка Ангелины достала из нижнего ящика серванта большой с чёрной обложкой альбом. Ангелина быстро принялась листать его и, найдя то, что искала, показала мне.

На фото была мама Ангелины в накинутом на плечи синем пледе, вид сзади.

– Мамочка, это папа тебя сфотографировал, когда ты на балкон вышла?

– Да, а что?

– А ты помнишь мальчика, которого видела напротив нашего дома?

– Хм… Не знаю. Хотя постой… Да, припоминаю.

– Так вот, это Анатолий.

И Ангелина стала рассказывать маме и бабушке мою историю, умалчивая про девушку, садящуюся в такси. Пока она рассказывала, мой мозг лихорадочно пытался понять, кого же я тогда видел во второй раз, ведь та светловолосая синеглазая девушка смутно, но все же напоминала мне эту женщину. Однако у Ангелины была другая внешность.

– Как интересно! – была тронута мама Ангелины. – После смерти мужа я перекрасила волосы в тёмный цвет. Он очень любил гладить мои волосы и восхищался их цветом. Поэтому я решила, что не хочу, чтобы у кого-нибудь ещё была возможность восхищаться цветом моих волос.

– Доченька моя, – сказала Людмила Петровна, – я уверена, что он бы хотел, чтобы ты позволила себе строить отношения.