Они подошли к машине, и глазам Дэвида предстала радостная картина: в двух картонных упаковках на переднем сиденье лежали яйца, хлеб, печенье, кофе, маргарин, сыр, мясной рулет, коробки с супом.
Он взял в руки одну из упаковок и осторожно выпрямился.
— Чертовски аппетитно выглядит.
Эллен потрепала его по спине.
— Примусь за завтрак прямо сейчас.
Он последовал за ней к передней двери коттеджа.
— О, огонь в камине едва жив! — воскликнула она.
— Сейчас я его подправлю.
— Но не разводи слишком сильный.
— Нет, мэм.
Эллен придержала дверь на кухню, давая ему пройти.
— Как считаешь, яичницы из полудюжины яиц тебе хватит? — поинтересовалась она.
— Вполне.
Поставив картонку на стол, он вновь направился к входной двери.
Когда Дэвид вернулся на кухню, неся уже вторую упаковку с продуктами, Эллен с гордостью достала из сумки бутылку сухого мартини. Дэвид радостно заулыбался:
— Приятная неожиданность, — взял бутылку из ее рук и принялся откручивать пробку. — Присоединишься?
— Попозже.
— Почему так?
— Сейчас я занята яичницей.
— Ладно.
С полным стаканом мартини в руке он отправился в гостиную. То и дело прикладываясь к нему, стал подкармливать огонь в камине, возвращая его к жизни.
Вино очень быстро подействовало. Границы реального стали размываться, между реальностью и воображаемым миром пролегла плотная убаюкивающая пелена. «Что мне за дело до какой-то там Марианны? — говорил он себе. — Я здесь с Эллен Оудри. Она моя женщина».
На звук шагов жены он обернулся и увидел, что она входит, держа в одной руке тяжелую черную сковороду, на которой лежат вилка и кубик маргарина. В другой руке была миска взбитых яиц.
— Смирно, солдат!
— Есть, сэр! — рявкнул он, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Получилось почему-то на британский манер, особенно шаг в сторону.
— Вы, солдат, кажется, наклюкались? — шутливо спросила она.
— Так точно, сэр. Наклюкался. Спасибо за ваш вопрос, сэр. Могу ли я стать по стойке «вольно», сэр?
Эллен установила сковороду поверх обуглившегося полена и стала растапливать маргарин.
— Можете. Если вы вообще в состоянии стоять, солдат.
— Благодарю, сэр. — И тут Дэвид оглушительно чихнул.
Эллен вопросительно взглянула на него.
— Ты, кажется, простудился?
— Нет. — Он сморщился и опять чихнул. — Вот черт! Что со мной происходит?
— Но у тебя же мокрые туфли! — воскликнула она.
— Да ну? — Он опустил глаза. — И вправду мокрые, будь я проклят.
Поставив стакан с мартини на каминную полку, Дэвид, с трудом удерживая равновесие, присел на пол рядом с разгоревшимся камином, водрузил лодыжку правой ноги на левое колено и принялся расшнуровывать туфлю. Пальцы онемели и с трудом слушались его. Развязав шнурок, он уронил туфлю на пол и принялся медленно стягивать носок. «Когда чуть окосеешь, — думал он, — все движения приобретают такую приятную расслабленность. Они становятся такими плавными и начинают казаться единственно важным для тебя делом. Например, человек вполне может рассматривать снятие туфель и носков как процесс часовой длительности, не менее».
С вальяжным апломбом он утвердил на полу разутую правую ногу и повторил то же самое с левой ногой. «Хорошо сделано, Дэвид Купер, — похвалил он себя. |