(Садится и продолжает, обращаясь к Паскуале.) Никогда тень греха не касалась моей души… (Мальчику, который дергается в тике.) Сиди смирно, не то высеку так, что своих не узнаешь. Итак… (Не помня, о чем шла речь, обращается обыкновенным тоном к Паскуале.) Так о чем мы с вами говорили?

Паскуале (который уставился на мальчика). Я, право, не помню.

Армида. Боже мой, так, значит, вы меня не слушали…

Паскуале (показывая па мальчика). Я смотрел на этого маленького призрака… (Вспоминая.) Ах да, вы говорили, что вам улыбалась жизнь…

Армида (ухватив нить разговора). Да — да… (Детям.) Эй вы, замолчите сейчас же! (Вновь обретая мелодраматический тон.) Никогда грех не касался моей души. Я была цветущей, молодой, но после полутора лет непрерывной смерти…

Паскуале (хватаясь руками за голову). Ох, какая страшная головная боль… просто череп раскалывается… (Полагая, что, в конце концов, с призраками можно разговаривать так же, как с живыми людьми, населяющими землю.) А благородный кавалер?

Армида (неожиданно мрачнея). Он умер!

Он сам хотел этого. Что ему еще было нужно? Чего он искал? Что я могла еще сделать для него? Я делала для него все, что он только хотел… (Растроганно.) Он так любил ушки с сыром и творогом, с мясной подливкой…

Саверио Калифано. Подлец!

Паскуале. Ах… так, значит, их ели и в то время?

Армида. Еще бы. Я ему их лепила своими руками… У меня потом даже пальцы болели. «Армида, появился свежий перец» — и Армида делает фаршированный перец. «Армида, появились баклажаны» — и Армида готовит ему баклажаны. То пятно на костюме, то складка на брюках, то платочек для верхнего кармана, то еще что-нибудь… Все, все было всегда ему приготовлено вовремя, аккуратно, надушено духами «Болгарская кожа», которые он так любил, этот отвратительный, гнусный, грязный человек! По ночам он где-то пропадает, оставляет меня, бедную и несчастную, одну с этими двумя болванами. (Показывает на детей.) Ах, чтоб ты сдох! Он говорит, что я ему надоедаю… Я ему надоедаю, я ему надоедаю?

Паскуале. Наверно, ему так кажется.

Армида. Это потому, что я о тебе забочусь, мерзкий ты человек! Это потому, что я всегда думаю, что бы сделать для тебя, негодяй ты этакий! Конечно, ему это удобно. Он оставляет меня одну с этими двумя выродками (снова показывает па детей), которых я просто не могу больше видеть, — а ведь я мать, — и сбегает! А я?.. Я!.. Чего я жду, какого чуда? Что хорошего принес мне этот брак? Сначала чистилище, потом ад… Сейчас же я в аду…

Паскуале. Теперь все понятно!

Армида (продолжая). А рая я так никогда и не видела.

Паскуале. И не увидите. Вы слишком много бранитесь.

Армида. Прежде чем мы соединились, вся наша жизнь была сплошным мучением. Мне приходилось встречаться с ним тайком, по ночам, всегда дрожа от страха. Родители запретили встречаться с ним.

Паскуале. И он был прав.

Армида. Кто?

Паскуале. Испанский гранд.

Армида (не понимая). Испанский гранд?

Паскуале (чтобы не задеть чувства «призрака», улыбается, чуть ли не шутливо). Ну тот, который почувствовал, что его водят за нос.

Армида. Водят за нос?

Паскуале (добродушно). Ну, когда вы… когда вы занимались глупостями! (Видит, что все обижены его словами.) А впрочем, какое мне до этого дело… Постарайтесь исчезнуть, потому что мне пора спать.

Армида. Но я вижу, что вам хочется шутить, что вы развлекаетесь, насмехаясь надо мной. И как вы можете, синьор, издеваться над такими несчастными людьми, как мы?.. (Подходит к мальчику, который не может справиться с тиком, и, продолжая говорить таким же тоном, не прерывая начатой фразы, дает ему пощечину.)

Разве вы не чувствуете нежности к этим созданиям, которые тоже когда-то знали отцовскую ласку?

(Неожиданно меняет интонацию, принимая тон председателя суда- присяжных, который зачитывает приговор осужденному.