Он попытался встать. Истерзанное тело отказывалось повиноваться, к тому же под коленями его вздулись огромные волдыри, кои стрелок, обнаружив только теперь, с проклятьями проколол булавкой, чуть не визжа от боли. Слава Митре, его прежние постоянные посетители — Белит, Гарет, и белоглазая — сгинули в неведомых глубинах его памяти, растворились, обратились в прах. Как ни странно, Этей почувствовал искреннее облегчение, избавившись от них. А вот судорога, уходя, возвращалась вновь. Стрелок уже ощущал ее как живую, ибо она мучила его с явным наслаждением — так Пантедр изгалялся над своей жертвой прежде чем прикончить ее…

Как далёко от него то время, когда он был молод, красив и беспечен! Тело его, тогда еще свободное от дрянных болезней, налитое буйной силой, привлекало немало красавиц — пышных и стройных, юных и не очень… В то время он смотрел на них, смеясь. А ныне? Сила — осталась, внешний вид почти не изменился, разве что приглядевшись можно обнаружить сеть тонких морщин, покрывших некогда свежее лицо… Но внутри… Нет, он даже не был болен — скорее, мертв. Что еще держало его на ногах? Что помогало удерживать на губах дурацкую ухмылку, подыгрывая лицедеям? И никто, никто не догадался… ни о чем…

Приступ скрутил стрелка как всегда неожиданно. Но на сей раз, не вытирая слез, ручьем текущих по щекам, он улыбался. Ибо пришел наконец тот день, когда свершится месть, а по сравнению с этим все — вздор. И корчась на грязной соломе от страшной ломоты в костях и мышцах, и вонзая булавку в раскаленную от муки плоть, и содрогаясь от спазмов в груди, и давясь блевотиной — он улыбался. Глаза его видели сейчас лишь одну картину: стрела с отравленным наконечником со свистом пролетает через площадь и с тихим, хлюпающим звуком, который не услышит никто, кроме убийцы и жертвы, втыкается в мощную шею… Да, он решил целить именно в шею. Варвару вполне может приспичить облачиться в крепкую кольчугу, напялив сверху камзол, и тогда он останется жив, а сие допустить нельзя. Поэтому — в шею. Не забыть бы намазать на наконечник стрелы яд. Здесь, в повозке, под доской, у Этея давно спрятана крошечная склянка со смертельной жидкостью. Варвару повезло — он умрет сразу. Стрелок сам видел, как мгновенно отлетает душа человека на Серые Равнины после того, как этот яд проникнет в поры. Что ж, пусть хотя бы так.

Теперь остается только дождаться, когда повозки отправятся к площади. Там, в суматохе, он и достанет свою склянку… А пока — спать. Вернее, закрыть глаза и ждать пробуждения собратьев. Время есть. Немного, но есть.

* * *

На чистом, ровного голубого цвета небе не было видно ни облачка. Громадный светло-желтый шар поднимался медленно, величаво, озаряя и согревая живыми лучами землю. С юга плыл легкий ветерок, такой теплый и нежный, словно посланный самим Митрой на великий аквилонский праздник.

Улицы гудели. Со всех концов Тарантии, из своих жилищ, из кабаков и постоялых дворов люди шли к площади. Огромное поле за южной стеной города уже было оцеплено гвардейцами; ряды базара по краям его постепенно заполнялись торговцами, коих пропускали по специальным медным дощечкам — к началу праздника их товары должны были быть проверены полностью; балаганы стояли пока в стороне, лицедеи вяло переругивались, позевывали, и то и дело бегали к ручью отпиваться после неумеренных возлияний прошлым вечером.

Дождавшись, когда собратья вылезут из повозки на свежий воздух, Этей достал ворох стрел, к которым Велина уже привязала разноцветные ленты, придирчиво перебрал их, и наконец, руководствуясь какими-то лишь ему известными соображениями, вытянул одну.