|
— Как я ползла по лестнице, не помню. Как оказалась на улице тоже. Я постоянно проваливалась в небытие, потом приходила в себя и вновь ползла. Таким образом я добралась до декоративной горы, она стоит на входе в дендрарий, красивая такая, сложенная из разноцветных камней. Там я и отрубилась… Меня нашли в девять утра садовники. Думали, я мертвая, оказалось, что дышу. Они тут же отнесли меня в лазарет. Обследование показало, что у меня сломаны ребра, нос, ключица, к тому же повреждена селезенка и одна почка. Меня срочно нужно было везти в городскую больницу, так как санаторские специалисты за меня не брались. Пока ждали транспорт, у меня остановилось сердце, и меня буквально вытащили с того света. К сожалению… Но еще две недели я была на грани, врачи даже глазам своим не верили, когда на утро обнаруживали меня живой… Селезенку мне удалили, как и матку… Пока я валялась в больнице, пока срастались мои кости и затягивались послеоперационные швы, оказалось, что у меня внематочная беременность… Из больницы меня выписали спустя три месяца, не то чтобы я до конца оправилась, просто мест в госпитале не хватало, а я, мало того, что лечилась не по прописке, еще и задарма…
Тут Юрий подошел к магнитофону, нажал на паузу и хмуро спросил: — Остальной бред тоже будите слушать? — Почему бред? — обиженно пробурчала Сонька. — Это исповедь изнасилованной женщины… — Это показания преступницы, которая ищет себе оправдания… — Какая разница: преступница она ли нет? — Большая, — с нажимом проговорил Юра. — Насилуют многих, но только единицы за это мстят. — Вот и зря! Глядишь меньше бы насиловали! — воинственно выкрикнула Сонька. — В старину насильникам гениталии отрезали. Живым! В Китае, что ли… Или в Индии, не помню уже… Так у них изнасилования были единичным явлением… — Вот эта Евгения как раз так и поступила, — тихо проговорил Колюня. — Как так? — испугалась я. — Отрезала Галичу гениталии. Еще живому. Совершила ритуальное убийство. Она тоже читала про древний обычай… — Ну, что скажите, Софья Юрьевна? — ехидно спросил Юрий. — По-прежнему будете ее защищать? — Я ее не защищаю, — буркнула подружка. — Просто пытаюсь ее понять… — Не пытайтесь, — отрезал он. — Она убийца. Преступница. И если убийство Галича, я, как человек, заметьте, как человек, а не как служитель закона, так вот его убийство, я еще могу как-то оправдать, то смерть Катерины, и покушение на Гульнару и вашу подружку ничто не оправдывает. Это уже не месть. Это безжалостное убийство! — Но мы все же прослушаем ее исповедь до конца, ладно? — попросила Сонька. — Хорошо, только, давайте пропустим середину повествования… — Как пропустим? — Очень просто — промотаем вперед. Поверьте, там нет ничего интересного. Сплошное нытье. Как она страдала, как не спала ночами, как жрала горстями антидепрессанты, и как хотела умереть… Бьет на жалость, короче… — Почему же сразу бьет на жалость? — опять взвилась Сонька. — Она исповедуется, передает свои чувства… — Что-то я не заметил, чтоб она так уж хотела умереть, — отпарировал Юра. — Вон как за жизнь цеплялась… С Лелей вашей до последнего дралась. Зачем, если жизнь не мила? Взяла бы и дала себя столкнуть. А то других с балкона покидала, а сама в кафе пивко дует, жизнью наслаждается… — Он нахмурился. — Короче, мотаю до того момента, как она встретила Галича. |
