– Что, место есть только на одного? Тогда это для Лили. Я за нее отвечаю.

Лили отвернулась, чтобы Рафаэль не видел выражения ее лица, но Захария увидел. Он знал это выражение по тем временам, когда сам еще был способен чувствовать подобное, – любовь, которая была настолько сильна, что причиняла боль.

В грузовом трюме нашлось место для обоих вампиров. Направляясь туда, Лили чуть не споткнулась о мертвую Сумеречную охотницу.

– О-ой, Рафаэль! – весело воскликнула она. – Это же Кэтрин Эшдаун!

Брата Захарию словно обдало холодными брызгами морской воды – так неподдельно безразлична была Лили к человеческой жизни. Затем она запоздало вспомнила о его присутствии.

– О нет, – прибавила она не слишком убедительным тоном. – Какая бессмысленная трагедия.

– Иди в трюм, Лили, – приказал Рафаэль.

А вы? – спросил Брат Захария.

– Я буду оставаться здесь столько, сколько смогу, чтобы испытать себя, – сказал Рафаэль.

Лили вздохнула.

– Он – католик. Очень католический католик.

Пальцы ее нервно сжимались и разжимались снова, словно ей хотелось схватить Рафаэля и потащить за собой. Но она лишь слабо помахала Захарии – так же, как при первой встрече.

– Брат Кубики-на-Животарии, – сказала она. – Приятно было с вами познакомиться.

Взаимно, ответил Брат Захария, и она вприпрыжку спустилась по лестнице в трюм.

Что ж, она хотя бы сказала, как звали эту женщину, и Брат Захария мог отнести тело ее родным, а потом забрать его в Город Костей, где она обретет покой – в отличие от него самого.

Он опустился на колени рядом с покойницей и закрыл ей глаза, невидяще смотревшие в небо.

Ave atque vale, Кэтрин Эшдаун, пробормотал он.

Поднявшись, он обнаружил, что Рафаэль все еще стоит рядом – хоть и не смотрит ни на него, ни на мертвую Охотницу. Рафаэль глядел на черное море, тронутое лунным светом, и на черное небо с тончайшей серебристой линией по краю.

Рад знакомству с вами обоими, прибавил Брат Захария.

– Представить себе не могу, с чего бы, – сказал Рафаэль. – Все эти клички, которые выдумывала Лили, были очень обидными.

Люди нечасто шутят с Безмолвными Братьями.

Рафаэль, видимо, представил, каково это – когда никто не смеет шутить рядом с тобой, – и вид у него стал мечтательный.

– Должно быть, приятно быть Безмолвным Братом. Ну, если не учитывать, что Сумеречные охотники – жалкие ничтожества. Кстати, я не уверен, что Лили шутит. В следующий раз, как будете в Нью-Йорке, я бы на вашем месте смотрел в оба.

Разумеется, она шутит, сказал Брат Захария. Она влюблена в вас.

Лицо Рафаэля дернулось.

– И почему Сумеречным охотникам всегда хочется поговорить о чувствах? Почему никто и никогда не проявляет профессионализм? К вашему сведению, меня не интересуют романтические отношения – ни с кем и никогда. А теперь не могли бы вы оставить эту неприятную тему?

Мог бы, сказал Брат Захария. Может, вы хотели бы поговорить о банде мальчишек, которую, по вашим словам, вы перебили?

– Я много кого убил, – невозмутимо ответил Рафаэль.

Группу детей? – спросил Захария. – В своем городе? Это было в пятидесятых?

Мариза Лайтвуд, может быть, и обманулась. Но Брат Захария знал, на что похож человек, который винит и ненавидит себя за то, что случилось с его любимыми.

– На улицах, где играли мои братья, был вампир, который охотился на детей, – все так же спокойно произнес Рафаэль. – Мы пошли к нему в логово, чтобы остановить его.