В этот раз к привычному предвкушению любви добавлялось особенно яркое, нетерпеливое желание обоих — давно уже ничего не было, две недели, для других не срок, но для них удивительно долго. Их влечение друг к другу шло пунктиром сквозь повседневную жизнь, и за всю жизнь так надолго прервалось лишь однажды — когда она пришла из роддома с близнецами. И через две недели он не выдержал, стесняясь своего нетерпеливого эгоизма, ждал знака и дождался, и… ну, как-то осторожно, согласно обстоятельствам, было. Еще раз — когда Алена обгорела, а больше никогда.

И сейчас все было, как должно было быть: он подошел к ней с выражением, которое всегда предшествовало любви, — напора и застенчивости, как будто он смущается силы своего желания, как будто она сейчас откажет ему, холодно скривит губы — ты что?! Такая игра, как будто она уступает, а он ее добивается, как будто берет ее в первый раз. Ничего не вышло.

Все было по правилам: Ольга Алексеевна как будто не ожидала, и была как будто недовольна, и по-девичьи была смущена, и словно нехотя уступила, и… вдруг ее удивленное «…Андрюша, что?..» и его обиженное в ответ «Оля, что?.. Я не кончил…».

Она могла бы не унижать его своим изумлением, и так понятно — что. Он обмяк в ней, совершенно как тряпочка. Но Андрей Петрович никогда, за всю жизнь ни разу… и Ольга Алексеевна соответственно никогда, за всю жизнь ни разу… Это случилось с ними, с ним — впервые в жизни.

И опять — его напор, ее смущение… и ничего.

— Чего-то не получается, — стыдясь, сказал он.

Она принужденно рассмеялась — какая ерунда, у тебя не получается…

На третий раз что-то уже стало получаться, и она, прикрыв глаза, радостно начала считать про себя — досчитаю до пятидесяти, и все… Ольга Алексеевна была горячая, но сейчас она уже не думала о себе — только чтобы у него все получилось, все закончилось, — и все. Но опять нет, он опять обмяк в ней…

Общим счетом три раза Андрей Петрович брал высоту и три раза ее оставлял. На четвертый раз вообще ничего не вышло, не то что кончить, а даже начать… Господи, что же это, что же ей с ним делать?..

— Оль, у меня не получается… — удивленно сказал он.

Ольга Алексеевна растерялась, попыталась изменить игру — как будто она его хочет и даже как будто она его соблазняет, что было для них совершенно внове, — перевернулась на живот, эта поза всегда действовала на него мгновенно… Но только он сам всегда переворачивал ее, сам, а тут — она… Лежала, ждала и, не выдержав паузы, оглянулась, посмотрела — он стоял над ней с виноватым лицом, и эта его виноватость была хуже всего, хуже всего…

— Я стал им-патент, что ли?..

— Ты что?! Ты расстроен, это у всех бывает, — заторопилась она, прекрасно зная, что лукавит, что у него не бывает, что это унижение для него невыносимое — вот только мыслей об импотенции ему сейчас и не хватало… — Ты нервничаешь и поэтому… Каждый сексуально грамотный человек знает, что…

Андрей Петрович поморщился — фу, разве этот иностранный «секс» можно отнести к их любви?!..

«Каждый сексуально грамотный человек» — получилось неудачно, по-преподавательски, это Ольга Алексеевна от волнения, от старания как можно скорее заговорить, заласкать, поскорей замазать пятно. Но Смирнов именно что был сексуально неграмотным, он не читал книг о сексе, он был деревенский человек, и секс с ним никогда не был изысканным, он всегда любил ее как будто брал высоту — а в этот раз не взял.