Ольга Алексеевна смотрела из окна в прихожей — сорок минут назад он выходил из дома сгорбившись, как старик, а сейчас шел обычной своей чуть разлапистой наступательной походкой, и лицо, ей показалось, было прежнее, живое.

Андрей Петрович вошел в прихожую и вдруг ощутил, что у него стоит — он никогда даже мысленно не употреблял это грубое слово по отношению к ней, но ведь все, что сегодня происходило, было никогда: он никогда не переходил так резко от тупого ожидания позора к эйфории помилованного перед казнью, никогда не предавал себя…

Андрей Петрович двинулся к ней, на ходу расстегивая брюки. Не говоря ни слова, прижал к стене, поднял юбку, рванул колготки и, больше не раздевая ее и не раздеваясь сам, безоговорочно доказал, что он не импотент. Ольга Алексеевна прерывисто шептала «Андрюша, осторожней…», но это не было ее обычным кокетством, как не было его обычной игрой в грубость то, что он с ней делал, — он был с ней груб по-настоящему. Зло сказал: «Ты поняла, что я не им-патент?!», двигался в ней так необычно агрессивно, словно вколачивал в нее это свое злое «не им-па-тент!», повторяя вслух: «Ты — решила — что я — а я — нет!» — пока мог еще о чем-то думать, до тех пор, пока не издал звериный рык счастливого облегчения. Пришел в себя и виновато спросил: «Больно?..» Ольге Алексеевне было больно, неприятно, не гигиенично, но он так победительно глядел, так хитро ухмылялся, что она только и сказала: «Андрюшонок, я поняла, произошло что-то хорошее…»

А через несколько минут Смирнова на даче уже не было, он уехал в город.

— Ты же хотел птичек послушать, — выходя вслед за ним на крыльцо, сказала Ольга Алексеевна. Она была так счастлива его возвращению к жизни — ему не нужны птички, ему нужно на работу, — что даже хотела, чтобы он уехал, чтобы в полной мере ощутить свое счастье. И опять вдруг подумала о Боге, подумала «слава Богу» и что где-то она слышала выражение «когда Бог закрывает дверь, он открывает окно», — вот он и открыл окно, вот и нашелся выход, слава Богу… — …А машина? Машину же ты отправил…

— Я дежурную вызвал, вон смотри — подъехала.

Смирнов вызвал дежурную машину — вот это интересно, — как только увидел за воротами Ника. Из этого незначительного факта следует, что это еще вопрос — кто все рассчитал, на чьей стороне победа — спланированная победа. Что же, этот немолодой, вроде бы не быстрый умом, доведенный до отчаяния человек мгновенно понял, что Ник приехал торговаться, и заранее принял решение на любое его предложение согласиться?.. Эти двое мужчин объясняли — или прикрывали — свои решения дочерьми, но дочери были ни при чем, это была очень мужская история — обоим важно было победить.

…Как и говорил Андрей Петрович, после майских праздников прошли аресты — в этот день заместитель Смирнова на работе не появился, лег в больницу с сердечным приступом, — а за арестами последовал вызов в Смольный.

…Из кабинета первого секретаря обкома Смирнов вышел обласканный. «У тебя, Петрович, интересно выходит, как будто не в твоем районе работала преступная группировка, а в твоем районе своевременно раскрыли такое дело. Ну что же, молодец, в соответствии с линией партии разоблачаем теневиков… молодец… Как ты это вывернул, что эта история пошла тебе в плюс?.. Хитер бобер…» — сказал первый.

…«Не могу понять, как получилось, что весь этот кошмар превратился в „своевременное разоблачение“»? — сказала Ольга Алексеевна. Смирнов пожал плечами — да вот как-то так… Думал ли он, выходя от первого, — как?.