|
Откусывает еще крошку яблока. Тщательно жует. — Не для кого, — тихо говорит он и вдруг вскидывает на Марину беззащитные, несчастные глаза. Марина опускает взгляд. — Мариш… вчера ты про беду… правду сказала — или… или соврала? Чтоб меня… оттуда выволочь? — он говорит теперь совсем иначе. Куда делись четкие, долгие, выстроенные фразы, куда делся ровный тон. Он выдавливает теперь каждое слово, словно каждое — шаг над пропастью, и на каждом можно упасть. Теперь Марина долго молчит. Она тоже не знает, что сказать. Потом, напряженно разглаживая клеенку ладонью, произносит: — Я еще не знаю. Только… Владик. Владик. Владик, — ее будто заклинило, она не в силах перестать произносить его имя. Наконец переламывает себя. Я тебе никогда не говорила неправды. Ты ведь знаешь? — Знаю. — Вот и вчера не говорила, и никогда не буду. Ты это, пожалуйста, помни… А теперь — мне пора. Я ведь по пути… Зашла узнать, как ты себя чувствуешь. — Я чувствую себя очень хорошо, — говорит он. — Благодаря тебе. Она улыбается ему нежно-нежно. И смущенно. И они оба, не сговариваясь, почти хором говорят друг другу: — Спасибо.
Погода сменилась; сыплет снег, да такой, что в двух шагах не видно ни зги. Вся в снегу, Марина поспешно идет по улице. Мимо, скрежеща, дергаясь, проползает во мгле трамвай с сугробами на крыше и заледенелыми бельмами окон. Очередная приемная и очередная секретарша — на этот раз в белом халате. — Вам было назначено? — спрашивает она Марину. — Нет… — нерешительно отвечает та, — но… мне очень нужно с ним поговорить. — Вы хотите записаться на прием? Это внизу. — Нет. Мне просто нужно поговорить. — Доктор Роговцев сейчас очень занят. У него сеанс. — Можно подождать? Секретарша оценивающе смотрит на Марину, потом чуть поджимает губы, говорит с ощутимым презрением: — Ждите. Марина аккуратно усаживается на краешек стула в углу. Но через несколько минут не выдерживает: — Простите, а что за сеанс? — Психокоррекция, — не поднимая головы, не отрывая глаз от какого-то романа, роняет секретарша. — А можно… послушать? — через несколько секунд спрашивает она. Секретарша все-таки поднимает глаза. — Милочка моя, — говорит она, — участие в сеансах денег стоит. — Я не буду участвовать. И совсем не помешаю… Только пять минут послушаю. Секретарша снова смотрит на нее испытующе. И снова чуть поджимает губы: — Можете чуть-чуть приоткрыть вот эту дверь. Только ни звука! И только пять минут. Ей приходит в голову, что так они могут получить еще одного клиента. Косвенная реклама. Марина совершенно беззвучно приникает к чуть приоткрытой двери. — Вы все здесь совсем не потому, — слышится хорошо поставленный, уверенный мужской голос, — что чем-то больны или у вас случилось какое-то трагическое событие. Просто у вас затруднена адаптация. Время изменилось, а вы — нет. И подсознательно вы не хотите меняться. Вам кажется, что хотите, что очень хотите — но на самом деле, в глубине души, вы цепляетесь за старый образ мира. Пока вы не откажетесь от него окончательно — вас будут преследовать несчастные стечения обстоятельств, фатальное невезение, неумение общаться с людьми… Вы будете выпадать из потока живой, манящей, и действительно прекрасной жизни, которая бушует вокруг, но куда вам покамест нет доступа, нет пути. Все зависит только от вас самих. Понятно? — Да! Понятно! — отвечает нестройный хор мужских и женских голосов. В щелку Марина видит кабинет, где происходит сеанс. Рослый, представительный человек в безупречном костюме стоит к ней спиною, время от времени принимаясь расхаживать взад-вперед перед рядом стульев, на которых сидят несколько человек — и, когда он оборачивается в профиль, становится видным его резкое, сильное, волевое лицо. |
