На этом сходство заканчивается. Метеорит в голове президента Арбитмана превратил период его правления в добрую волшебную сказку. Как видно из последней книги, алкоголь и похмельная «слива» оказывают на Дениса Кораблева несколько иное воздействие.

Причина тут, по видимости, такая. Президент Арбитман по природе своей был человеком добрым и склонным к либеральным ценностям, этаким либеральным феем. Президент Кораблев — не добрый и не злой, не либерал и не имперец, он просто политический карьерист, чиновник, достигший высшей власти при покровительстве старшего товарища П. П. Волина… ассоциации весьма прозрачны. Он есть персональное воплощение так называемой «Русской власти» в чистом виде, власти, ориентированной прежде всего на воспроизводство самой себя.

Что может заставить такую власть изменяться саму и пытаться изменять общество, проводить какие-нибудь реформы или контрреформы? Да, в сущности, ничего, если только не существует серьезных внешних вызовов. Но именно в такой ситуации мы и обнаруживаем главного героя, президента Кораблева, который «шестой уж месяц царствует спокойно» и, в отличие от Бориса Годунова, вполне счастлив. Над ним не каплет. Имеющий место быть мировой финансовый кризис, в альтернативной реальности Гурского, видимо, не очень обременителен, а все прочее — рутина.

Поэтому единственной причиной изменения поведения президента является лишь смена его внутренних состояний, прямо как у деспота из «Персидских писем» Монтескье. В нетрезвом виде деспот может казаться таким либералом, что ставит в тупик даже врага трех российских президентов олигарха Березу. В виде же трезвом и похмельном деспот как волюнтарист и самодур уже больше похож на консерватора, реакционера, имперца и т. д. Но это не потому, что он таким на самом деле является. Какие, к черту, либералы, консерваторы, коммунисты, имперцы и прочие перцы — это все понятия, имеющие смысл только с точки зрения внешнего наблюдателя, просвещенной Европы или оппонирующих ей местечковых почвенников, но не самого деспота. Деспот находится в иной системе координат, и у него в данный момент просто голова болит.

Ну скажите на милость — что общего имеют с либерализмом, например, позволение журналистам носить огнестрельное оружие, поручение написать новый гимн Бобу Дилану, назначение генеральным прокурором чернокожего англичанина Ливингстона, усыновление какого-то толстого мальчишки или ежедневные выступления с сенсационными разоблачениями тайн прошлого? Это все достойно развлекающегося пьяного деспота и самодура. С другой стороны, так же мало имеют общего с имперскими замашками подбрасывание кучи дохлых кошек пресловутому Березе, планирование грабительского налета на Грузию, пытка неугодного журналиста икрой и шампанским или обзывание американского президента вьетнамской макакой. Это всего лишь раздражение деспота похмельного. И когда раздражение вместе с похмельной болью проходят, деспот достигает блаженного равновесия, в котором ему ничего особенного не надо, кроме, конечно, как и дальше оставаться деспотом: «Господи, подумалось мне, да зачем все это? Жизнь прекрасна. Мысленно я перевернул бинокль и сквозь него глянул на крохотных Березу и Суликошвили. И подивился вдруг, с чего бы России связываться с этими маленькими, пусть и не очень приятными существами? Должны же у нас быть какие-нибудь гномы и эльфы (…) Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела.