Колдо склонил голову набок и пристально посмотрел ей в глаза.

– Интересно.

Это потому что она упомянула о занятиях, а не о карьерном выборе? Ну, на это была своя причина. Она никогда не знала, сколько ей отведено, поэтому карьера казалась бессмысленной.

– Как насчет тебя? – спросила она. – Чем бы ты хотел заниматься?

– Уже занимаюсь этим, – он не отводил взгляда, – и ты еще можешь сделать все то, о чем сказала.

– Вообще-то, не могу. Мое сердце этого не выдержит, – пускай думает, что ее нервы куда крепче, чем на самом деле.

– Ты права.

Подождите.

– Что?

– Если слова имеют власть над жизнью и смертью, то только что ты приставила к своему виску дуло пистолета.

– О чем ты говоришь? Это абсурд.

– Ты говоришь то, во что веришь, а веришь ты в то, что обречена. Если и есть единственное, чему я научился за все годы, так это – то, во что веришь, и есть стимул всей твоей жизни.

Вспышка гнева заставили ее сердце пропустить удар:

– Я верю в реальность.

Колдо взмахнул рукой.

– Твоё восприятие реальности искажено.

О-о, в самом деле?

– Как это?

– Ты веришь в то, что видишь и чувствуешь.

– А разве не все так делают?

– В этом мире все изменчиво. Временно. Но есть вечные вещи, которых ты не видишь.

Она пролила свой чай на скатерть. Жидкость выплеснулась из отверстия в крышке, обжигая ее руку.

– Смотри-ка. Может, тебе не поступает достаточное количество кислорода туда, где должна быть голова, но твои слова звучат как из уст сумасшедшего.

– Я не сумасшедший. Я знаю, что ты можешь быть исцелена.

Исцелена? Как-будто она уже всего не перепробовала.

– Некоторые вещи нельзя изменить. Кроме того, ты и понятия не имеешь о моем прошлом или о моем будущем.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Ты так боишься жить, что на самом деле убиваешь себя.

Установилось тяжелое молчание. Он... попал в точку, подумала девушка. Никола наблюдала, как страх медленно пожирал счастье ее сестры, отравляя каждую частичку ее существования.

И всю жизнь, до того дня, когда она поселилась в больнице, у Лайлы было только это. Существование.

У нее всегда болел живот, аппетита не было. И Никола скатывалась по той же дорожке.

Лайла была истощена, казалось, даже ее кости усохли. Дайте Николе еще пару месяцев, и она дойдет до такого же состояния.

Волосы сестры потеряли блеск. Темные круги под глазами стали постоянными. Да, еще немного, и Никола станет собственной тенью.

– Где-то по пути ты потеряла последнюю надежду, – произнес Колдо, и в его голосе было что-то угрюмое, будто он и сам страдал от потери. – Но если ты меня послушаешь, если сделаешь то, что я скажу, твое тело и сердце окрепнут, и ты, наконец совершишь все то, чего так хотела.

– Ты что, доктор? – предположила она. – Откуда ты знаешь это? И что, по-твоему, можно сделать со мной такого, чего я уже не пыталась?

Игнорируя её вопрос, он произнёс:

– Selah[5], Никола.

И с этими словами он исчез: только что был здесь, и вот его уже нет.

Полный решимости доказать Николе свою точку зрения, Колдо из больницы переместился в свой подземный дом в Вест Индиа Ки[6]. Место его величайшего позора.

Здесь он держал свою мать.

Небольшая скрытая пещера освещалась мягким зеленом светом, который излучало озеро чистейшей воды. Свежесть воздуха охватила его, буквально потрескивая жизненной энергией.

Как и в доме в Южной Африке, здесь не было ни мебели, ни гобеленов, ни украшений, ни удобств любого рода.

Впрочем, здесь все же была еда и вода, а также одеяло.