— Откуда вы узнали, что я обеспокоена? — вопросом на вопрос отозвалась Эйлида. Ей казалось, что после отъезда Доран ни разу не взглянул на нее, сосредоточившись на управлении лошадьми.

— А я ведь знаю все ваши мысли, — прямо ответил он.

— Как же… вы можете? — удивилась она.

— Я это могу с той самой минуты, как впервые увидел вас.

Эйлида отвернулась. Помолчав, сказала:

— Если вы и вправду читаете мои мысли, вам не следует это делать.

— Почему же?

— Потому что мне от этого неловко, и вообще мысли каждого человека — это его тайна.

— Только в том случае, если они недобрые и неприятные, — возразил Доран.

Эйлида виновато подумала, что ее-то мысли о Доране, вплоть до последних трех дней, носили исключительно неприятный характер.

Зато теперь ей нравилось быть вместе с ним и, не говоря уж о прогулках верхом, просто хорошо было с ним разговаривать.

— Этим мы можем заниматься где угодно, — произнес вдруг Доран.

Эйлида уставилась на него, приоткрыв рот.

— Вы действительно читаете мои мысли! — воскликнула она. — Я больше не смогу чувствовать себя с вами непринужденно.

— Ну так я больше не стану читать ваши мысли, — пообещал он. — Рассказывайте мне сами, о чем вы думаете и чего хотите. Для меня это было бы лучше всего.

Он воистину не переставал удивлять Эйлиду; она умолкла, не зная, что сказать. Но к этому времени они уже выехали на большую дорогу, лошади понеслись во всю прыть, и разговаривать стало невозможно.

Поездка была подготовлена так же хорошо, как и их путешествие в Лестершир; на постоялых дворах еду для них готовил повар Дорана из собственных припасов.

И лошади их ждали чистокровные и быстрые, как и те, которые доставили их неделю назад в охотничий домик.

В Лондон они прибыли в рекордный срок, вскоре после трех.

— Как только будем дома, идите отдыхать, — предложил Доран. — Но обед предстоит поздний, так как мне необходимо кое с кем повидаться.

Эйлиде ужасно хотелось спросить, с кем именно, но потом она подумала, что Доран, видимо, предпочтет оставить ее в неведении. Да и какое ей, собственно, до этого депо?

Только у себя в спальне, уже раздевшись, она вдруг сказала сама себе, что ей есть, дело, что ей это интересно и нехорошо со стороны Дорана быть таким скрытным.

Уже засыпая, она сообразила, что теперь относится к нему совершенно иначе, чем в ту ночь, когда спала в этой комнате прошлый раз.

Спустившись к обеду, Эйлида увидела Дорана, который уже успел переодеться и ждал ее с бокалом шампанского в руке.

— Вы спали? — спросил он.

— Не хочется подтверждать, что вы были правы и я в самом деле устала.

Доран рассмеялся.

— Наконец-то вы поняли, что я всегда прав, когда дело касается вас.

— Весьма самоуверенное утверждение и к тому же, позвольте вам с удовольствием сообщить, неверное.

— Я вам докажу.

— Каким образом?

— Посмотрите в зеркало.

Эйлида не поняла, но машинально взглянула в зеркало в позолоченной раме, укрепленное над камином, и неожиданно для себя убедилась, что вид у нее совсем другой, чем в вечер накануне свадьбы.

Тогда она выглядела напряженной и изможденной от страха и беспокойства за преследуемого кредиторами Дэвида, из-за того, что Доран Уинтон купил их дом, купил и ее самое, и она безумно боялась оставаться с ним наедине.

Теперь к ней вернулся нормальный цвет лица, и оно уже не было таким худым и маленьким, хотя глаза по-прежнему казались очень большими.