|
Стас примчался. Его не пускают – неприемные часы. Он за вертушкой, я за стеклом. Похоже на тюремное свиданье. Пустите меня к нему, он мне деньги принес на операцию. Ах, вы платите за операцию? у нас этого ие может быть. Но нянечка уж сует мне пухлый журнал. Там деньги – с запасом – и зарядное устройство для моего мобильника. Живем. Ложусь на левый бок, на бьющееся сердце. Неродная рука, вывалившись из гипсового желоба, плюхнулась отдельно, но тоже налево. В Севилье от ран страдать, в Кордове умирать.
Я: С тех пор, как моя Надя взяла себе имя Гуслиана, в нее подчас вселяется дух какого-то древнего рыцарского рода. Иной раз так выскажется, думаешь – откуда? Всё равно как ее отец Рудольф Карнаухов всё удивляется – откуда? А имя Рудольф откуда? Молчал бы уж в тряпочку. Как корабль назовешь, так он и поплывет. Гуслиана не перестала быть Надеждой. Накануне операции в наполовину недружественной палате она пляшет чуть не вприсядку, крепко держа левой рукой правую и поет задиристо: Подружка моя, Что же ты наделала – Я любила, ты отбила, Я бы так не сделала. На войне как на войне – враги, бинты и отчаянное веселье.
36. Никто ничего не отнял Наде ввели местное обезболивающее в локоть и в палец Сатурна. Через четверть часа уже долбили, а она смотрела в полном сознании на экран. Чтоб потом не кричала: у меня похитили почку. Палец онемел на три месяца, зато душа спокойна: всё по-честному. Назначили на три вечера подряд слабый наркотик. Два раза вкололи, третий зажали. Под леким кайфом Надя слышала несуществующую классическую музыку. Но это с ней и просто так часто бывает. Она нащупала прямой выход в ноосферу, когда мать ее, маленькую, заперла одну дома. Смотрите: гордость моя Гуслиана спускается по лестнице на рентген через сутки после операции. Держится за воздух, точно за стекающие перила модернового особняка.
37. Стас говорит Ее без карты медицинской страховки не выписывают. Давай ключ от Георгиновой хрущевки и скажи точно, где лежит карточка. Стас, я боюсь. Попроси Максима, он принесет. Стас, почему он не звонит? уже почти десять дней. Надя, я еще тогда испугался, когда он тебя первый раз закрыл. Это были цветочки. Он тебе продукты на две недели привез? привез. Он двери, ставни запер? запер. Он твой мобильник разрядил? разрядил, разрядил, пока ты на заднем сиденье переживала и по сторонам зевала. Он у тебя со счета все деньги снял? снял. Не жди от него звонков. В конце концов он приехал бы на дачу: ах, ах! я так беспокоился! весь обзвонился… я был по делам в Хабаровске-Благовещенске-Комсомольске-на-Обдуре. Ну! ключ и адрес. Живо! Вы думаете, я Георгию, живому, в бегах, или мертвому, на тот свет, не звонил? звонил, я не робкого десятка. Номер не обслуживается. Вхожу в квартиру на цыпочках – Эркюль Пуаро и Коломбо вместе взятые. Аура нехорошая. Чутье не у одной Надежды, у меня тоже неплохое. В моем криминальном ремесле без интуиции до завтрашнего дня не доживешь. У Надьки, правда, нюх лучше. Во всем, что не касается любви. Тут она беззащитна. Из ящика письменного стола – цоп Надькину медицинскую страховку – и намылился бежать. Звонит телефон – беру трубку. Можно Надю? – Нет. Я ее друг Стас. С Надей разные беды. Говорите свой номер, я вам перезвоню через несколько минут. Сейчас мне нужно срочно отсюда сваливать. – Пишите. Петр Семьянинов, 680-50-36. Записал - и драть без оглядки. На один марш лестницы не успел отойти – навстречу Надиного возраста дамочка в той еще шубке, отпирает только что захлопнутую мною дверь. Уффф. Отъехал за угол, звоню из машины человеку с благонамеренной фамилией. Ну вот, могу говорить. Георгий жив? - Жив, но опасно болен. Не надо обнадеживать Надежду. Промолчите пока. И мы с морально устойчивым Петром условились о встрече.
38 Слово Инне Не к матери же алкашке ее везти. |
