— Глянь-ка, да ты у нас идеалист! — насмешливо протянул Пашка. — Идеалист, максималист и дурак. Здесь для нас хоть есть настоящая работа. А дома? В кабинете дремать, на заседаниях молчать, на публике рядышком стоять?

Тут Пашка попал в яблочко.

Для нынешних профессиональных патриотов настоящей работы давно не осталось, заражать своей любовью к родине, как делали отцы и деды, было просто некого. Некогда равнодушные, а то и вовсе презирающие свою страну, сейчас люди на все лады провозглашали к ней свою любовь. На каждой демонстрации, куда Иван приходил, кто-то нёс транспарант ярче, чем его собственный. На каждом митинге кто-то размахивал флагом яростнее, чем он. На каждом параде кто-то кричал громче него. Патриотизм стал модным, как некогда были модными социализм, феминизм и мультикультурализм.

На этот раз Пашка истолковал молчания Ивана правильно и сменил тему.

— Ладно, а что Карлос-то тебе сказал?

Иван вспомнил глаза нового кандидата в кубинские вожди. В них горел самый настоящий огонь — команданте не лицемерил, не фальшивил и не играл на публику. И, несмотря на свою молодость, был очень прозорлив.

— Иван, вы знаете, что сделал Че, когда они с Кастро свергли Батисту? Фидель дал ему должность в правительстве, но Че отказался. Потому что он был не министром. Он был революционером. А в стране, где революция уже победила, для революционера нет работы. Так и с вами, профессиональными патриотами. Когда в стране всё хорошо, как сейчас у вас, в России, когда все снова любят родину, для вас уже и нет настоящей работы, разве не так?

Карлос Ревуэльта был прав — и ошибался одновременно. Да, дома с трибун неслись верные призывы, а в толпе царили правильные настроения. Да, на смену продажным, безразличным к судьбе родины политикам, пришли люди, неравнодушные к своей стране. Вон какие у них огромные флаги висят в кабинетах! Вон как они радостно кричат вместе с толпой! Вон какими лозунгами гремят с трибун! А что до того, что растут безработица и цены, что снова вспыхивают межнациональные конфликты и раздуваются угли ненависти к иммигрантам — так это не главное. Главное — лозунг погромче и транспарант поярче…

— Значит, не останешься? — уже безо всякой надежды снова спросил Пашка.

— Нет, — очень твёрдо ответил Иван.

— И что — обратно, в свой кабинет, рисовать плакаты и готовить речи?

— Вряд ли.

— Всё-таки пойдёшь получать другую профессию?

— Нет.

— А что?

— Буду думать, где можно найти другую работу.

— Вань, ну, какая может быть другая работа для профессионального патриота? — предпринял Пашка последнюю попытку. — Мы можем только одно…

— Да ничего мы с тобой не можем! — резко оборвал Иван приятеля. — Ничего настоящего. Ничего стоящего. В том-то и проблема.

Иван не знал, чего ожидать от биржи труда — с его-то профессией о безработице можно было не беспокоиться. Он предполагал, что увидит огромное просторное здание с бесконечными холлами и сидящими в коридорах на стульях людьми. Множество офисов, электронные счётчики посетителей на стенах с меняющимися на них красными цифрами, деловито снующие туда-сюда клерки, поддерживающие порядок в очереди…

Реальность не оправдала его ожиданий. Старое, одноэтажное, залатанное многократными косметическими ремонтами здание красного кирпича со скромной лепниной под заснеженным карнизом. Обледенелое крыльцо в три ступени. И — огромная толпа замёрзших людей на улице, без жалости давящая тех, кто кто в ней оказался, штурмующая узкую входную дверь.

Несколько часов спустя Ивана мощной волной пробившихся сквозь вход безработных внесло внутрь здания.