Наверно, просто захотела ему скрасить существование, поднять настроение. Получилось довольно остроумно: он у нее погостил немного, едва успел в гостиницу вернуться, а там его уже ждет записка от нее: приходите, мол, еще, Юрий Петрович. Все-таки Валечка, несмотря на весь свой деловой имидж, очень теплый человек, надо отдать ей должное. И — сделать что-нибудь приятное. Надо только придумать что-нибудь оригинальное. Впрочем, он уже и так соригинальничал — один питерский бизнесмен Хроменко чего стоит!

Так что же, просто цветы послать в офис? Почему нет? Всегда беспроигрышный вариант. Гордеев, достаточно хорошо себя зная, чтобы быть в меру жестким и циничным, понимал, что его интерес к ней сегодня — временный и даже вынужденный. Сексуальное влечение преходяще, а вот дружба — вечна. И потом, ведь подсказала же ему интуиция из огромного разнообразия вариантов (ох, а огромного ли?) именно Белоярск. И не потому ли, что здесь живет она?

Гордеев вошел в свой номер, быстро окинул его взглядом и по некоторым микроскопическим деталям понял, что, кроме горничной, тут никого не было. Слава богу. Хотя и горничная может оказаться агентом ЦРУ. Вообще-то это паранойя, конечно. Как бы расслабиться, наконец?

Как, как! По-настоящему его расслабит лишь сообщение от Турецкого о том, что охота на него, непутевого адвоката Гордеева, наконец-то закончена, все уроды пойманы живьем и можно хоть сейчас прийти надрать им уши. А если позвонить Турецкому? В самом деле, Юрий Петрович понял, что испытывает настоятельную потребность в разговоре с кем-то из хорошо знакомых ему людей, причем желательно — близких. Это сейчас было жизненно необходимо, как витаминная добавка в рационе спортсмена перед решающим стартом. В Москве в такое время дня он успевал пообщаться уже с добрым десятком людей — и подпитаться их энергией, и отдать им часть своей собственной.

Он позвонил Турецкому с мобильника с федеральным номером и со второй попытки дозвонился. Турецкий отозвался энергичным, полным деловых забот и, как всегда, неунывающим своим полутенором-полубаритоном. Все-таки, подумал Гордеев, услышав этот бархатный голос, определенно Александр имеет куда больший успех у женщин, чем он. Но подумал привычно, безо всякой зависти, скорее, с долей законной гордости за достижения своего приятеля.

— У аппарата! — еще раз прокричал Турецкий.

— Саня, привет! — обрадовался Гордеев, стряхивая с себя разом все белоярское оцепенение. — Как ты там?

— О, какие люди! Рад вас слышать, Владимир Григорьевич! — бодро отрапортовал Турецкий. — Дела идут, контора пишет.

— Ты чего, опупел? Какой я тебе Владимир Григорьевич?! Ты меня слышишь вообще?

— Н-да… — Теперь в голосе Турецкого появились нотки дежурного недоумения какого-нибудь конторского служащего в тот момент, когда ему сообщают, что текущие документы утеряны или перепутаны местами: — Что вам сказать?.. Прекрасно понимаю ваши проблемы, Владимир Григорьевич! И рад сообщить, что мы тоже не стоим на месте. Есть, конечно, кое-какие результаты, хотя с выводами не стоит торопиться.

— А, — скис Гордеев, — ты не можешь свободно разговаривать, да?..

— Всецело справедливый упрек, всецело его принимаю! — радостно пропел помощник генерального прокурора с такой энергией, что Гордеев даже отодвинул трубку ото рта. — А связь у нас, Владимир Григорьевич, действительно на троечку, давайте я попозже вам сам перезвоню.