Над головами нашими посверкивали и позвякивали люстры; порхали тихие официанты, раздавался звон бокалов для шампанского. Я окинул взглядом зал: там маневрировали министры, бормотали бюрократы, полемизировали парламентарии, спорили советники, кликушествовали члены Комиссии, аргументировали адвокаты. «Кто все это такие? — спросил я. — И почему здесь тьма народу из Еврокомиссии?» «Эта Новая Европа — удивительная вещь, — сказала Козима. — Это огромная и сложная мегастрана. Вы видите брюссельскую элиту наших дней, новый класс, людей из Берлеймона». «Из Берлеймона?» «На рю де ля Люа, громадное такое здание четвероногое, где много флагов, знаете? — сказала Козима. — Это Комиссия, где я работаю! Я и еще полторы тысячи бюрократов».

«Вот вы где трудитесь. И что же вы там делаете?» «Думаю, вы представляете», — сказала Брукнер. «Не вполне конкретно, — отозвался я. — Знаю только, что вы занимаетесь преследованием людей и постоянно надзираете за ними». «Полагаю, как и вы», — парировала Козима. «Я — по иным причинам», — уточнил я. «Можете не приводить их, я про вас почти все знаю». Я взглянул на нее. «Вы наводили справки обо мне?» «Конечно, как и обо всех», — сказала Брукнер. «Вам, наверно, обо мне известно больше, чем мне самому», — заметил я не без тревоги. «Может быть», — не отрицала Козима. «Профессор Кодичил сказал бы: где тот человек, который может про себя все объяснить?» «Он так говорил? — спросила Козима. — Ну, вы насчет его, конечно, были правы». «Это вы о чем?» «Он действительно был в центре этих дел». «Каких?» — осведомился я. «Ну, этого, конечно, я вам не могу сказать», — ответствовала вечная загадка Козима.

«Итак, вам обо мне известно, — сказал я. — Может быть, теперь расскажете побольше о себе?» «С чего бы это?» — удивилась Козима. «Потому что я не понимаю, что же общего имеет дело Криминале с этими людьми из Берлеймона». «Прошу вас, друг мой, вы не знаете, какое отребье может слушать нас», — изрекла, оглядываясь, Козима. «Отребье?» — удивился я и тоже осмотрелся. Отребьем, на мой взгляд, не пахло. Тут были король бельгийцев, европейские министры иностранных дел (узнал я Геншера и Хэрда), арабские шейхи, заместитель председателя Еврокомиссии, уединившийся в укромном уголке. «Естественно», — сказала Козима. «По-моему, это отребье высшего разряда», — заметил я. «Многие из них — не те, кого они изображают из себя, — сказала Козима, — я вижу, вы и впрямь не понимаете, что представляет собой наша Новая Европа». «Может быть», — ответил я.

 «Если вы желаете ее понять, представьте-ка себе Швейцарию, — порекомендовала Козима. — Вы помните страну, где мы встречались в прошлый раз?» «Я никогда ее не позабуду, Козима», — ответил я. «Они имеют меж собою много общего, — сказала она. — Обе суть конфедерации со сложным управлением, обе богаты. Это позволяет вам сегодня есть омаров». «В подобные мгновения я всей душой за Новую Европу», — отозвался я. «И там, и там объединились разные культуры, много разных языков. В Европе девять официальных плюс еврояз». «А это что?» — спросил я. «В основном акронимы, к примеру, ЕМВК ЕВС ведет к ЭВС и ЕВЕ, — сказала Козима. — Еще и там, и там — чудесные места, не правда ли? В полях полно скота, зерна и виноградников; все субсидируется.