Едва ночь вступила в свои права, вернее, едва молодой месяц зашел за тучку, как бортник распрощался с бесхитростными добрыми хозяевами; теперь командование взял на себя Питер, севший к рулю лодки бортника. Гершом плыл рядом с таким расчетом, чтобы нос его лодки все время находился в пределах досягаемости руки великого вождя. Менее чем за час беглецы достигли начала реки, разделенного на два рукава большим островом. На нем в это самое время сидел в засаде Медвежий Окорок, поджидая своих врагов; в его распоряжении были три каноэ с шестью воинами в каждом. Этому вождю ничего не стоило дойти до Детройта и поднять по тревоге стекшихся туда в огромном количестве воинов-индейцев, которые бы расположили свои каноэ в таком порядке, что пройти мимо них по воде незамеченными оказалось бы невозможным. Но тогда вождь и его друзья лишатся славы победителей, оскальпировавших белых, а значит, и так называемых «воинских почестей», к которым питают слабость не одни лишь дикари. Поэтому Медвежий Окорок решил полагаться только на собственные силы. Пребывая в убеждении, что уж здесь-то беглецы не станут особенно остерегаться, он не сомневался в том, что, ежели им удалось благополучно миновать расставленные выше кордоны, тут он сумеет их перехватить.

Остров, однако, вызвал у бортника подозрения, и, проходя мимо него, он принял особые меры предосторожности. Прежде всего он снова связал каноэ так, что в темноте они казались одной лодкой, в которой к тому же сидели не двое, как обычно, а шестеро. Впоследствии выяснилось, что их заприметили с одного из каноэ Медвежьего Окорока, шедшего в этот момент посередине реки, но приняли за своих, которые вполне могли именно тогда находиться поблизости и именно в числе шести человек. Последние сошли на берег, чтобы разжиться у французских поселенцев фруктами, столь любимыми индейцами, но редко попадающими в их селения. Благодаря этому ничтожному случайному совпадению, которое хорошенькая Марджери неизменно объясняла особым благоволением расположенного к ней Божественного Провидения, наши герои в целости и сохранности миновали остров, а вместе с ним — сами того не подозревая — и последние пикеты Медвежьего Окорока.

Сплавляться далее по реке, в любое время дня и ночи кишевшей различными лодками, было делом нетрудным. Бортник, хорошо знавший эти места, обходил далеко стороной опасные пункты, более всего заботясь о том, чтобы не попасться на глаза английским часовым. Река, или пролив, Детройт имеет в ширину около мили, и, придерживаясь ее середины, Бурдон с компанией, несомый ветром и течением, быстро проскочил незамеченным мимо Детройта, представлявшего собой в ту пору небольшое селение. Отойдя от него достаточно далеко, наши путники разъединили каноэ и на каждом поставили парус. Споро двигаясь по спокойной поверхности реки, они незадолго до рассвета поравнялись с Молденом, находясь при этом в американском рукаве пролива. Впрочем, будь это иначе, опасность и тогда была бы невелика: англичане не ожидали никаких враждебных вылазок со стороны американцев, вконец подавленных сокрушительным поражением Халла, а у них самих было столько союзников-индейцев, что появление еще одного каноэ из коры навряд ли бросилось бы кому-нибудь в глаза.

В то время Мичиган был провинцией скорее по названию, чем по существу. Он занимал, несомненно, большую территорию, но на ней проживало не больше людей, чем в английском торговом центре средних размеров, а Детройт считался пунктом отдаленным и изолированным. Правда, Макино и Чикаго находились еще дальше, а изолированы были еще больше, но к английским войскам, захватившим Детройт, американцы могли подступиться только со стороны суши, преодолев для этого широкий пояс непроходимых лесов. Нам могут возразить, что на следующий год они это сделали, но все дело в том, что для высвобождения дремлющей в каждом Джонатане военной энергии требуется время.