Таких же, в сущности, убеждений придерживается писатель и в конце жизни, хотя теперь активно выступает против абстрактной, ничем не ограниченной свободы личности: «Хорошо, конечно, обладать определенной ограниченной независимостью, которую мы именуем свободой, но большая ошибка превращать ее в идола, которого следует боготворить». Еще раз подобное предупреждение появляется после сцены, в которой Бен Боден демонстрирует будто бы свободный выбор пчелами направления полета: «Тот, кто полагает, что, преклоняясь перед свободой, он выполняет свое жизненное предназначение, впадает в такое же серьезное заблуждение, как и Питер с сородичами относительно интеллектуальных способностей пчел, но куда более опасное».

Основной смысл демократии, по мнению Дж. Ф. Купера, заключается в обеспечении условий для экономического равноправия. И здесь он ссылается на опыт Старого Света: «Европейские народы, видимо, задались сейчас великой целью — искоренить злоупотребления, направить государственную машину на путь справедливости и экономии, а главное — научиться различать, что есть истинное благо для людей и их прав, а что — всего лишь выводы из безумных, беспечных тезисов политической экономии».

Только что упомянутая научная дисциплина вообще не пользуется благосклонностью писателя. Он резко критикует тех общественных деятелей, «которые, прикрываясь интересами реформы или революции, запускают в тяжкие минуты сомнений механизм, и он набирает обороты настолько быстро, что приостановить его, когда этого требует логика событий, уже невозможно». Стоит лишний раз подчеркнуть именно это высказывание Купера, свидетельствующее о его глубоком проникновении в скрытые пружины управляющего обществом механизма: социальную ошибку чаще всего исправить невозможно! Оттого-то так требователен Купер к вождям общества.

Рецепт же экономического прогресса человеческого общества кажется ему весьма простым. Основан он, по твердому убеждению писателя, на праве частной собственности, которое человек впитывает вместе с материнским молоком: «… недаром же каждый из нас, при любых условиях существования, убежден в своем естественном праве на собственность». В последнем Купер, впрочем, позволяет себе усомниться: «Естественного, в полном смысле слова, в нем, вероятно, нет ничего, но оно настолько переплетается с правами, дарованными нам от природы, что становится неотъемлемой частью человеческой натуры». И тут же следует ссылка на американских индейцев, у которых земля принадлежит всему племени, но вигвам, оружие, одежда, звериные шкуры, предназначенные для продажи, другое движимое имущество признаются частным достоянием отдельного человека. Купер твердо убежден в том, что от степени защищенности права на частную собственность зависят в конечном счете все блага цивилизации.

А отсюда следует недвусмысленный вывод: «Если бы современные знатоки политической экономии, реформаторы и революционеры всевозможных мастей отказались от своих спекуляций и обратились к этим общеизвестным рецептам… они нашли бы выход из любой критической ситуации… Только таким путем свершится великая реформа, столь необходимая миру». Последнее утверждение вообще то вовсе не требует обязательного установления республиканского строя. Реформа может быть проведена и от имени просвещенного монарха. Только Америке последнее не подходит, а ведь прежде всего в расчете на американского читателя и плетет нить своих рассуждений романист. При этом Купер совсем не считает собственное мнение, собственное понимание общественной жизни чем-то исключительным, недоступным другим образованным членам человеческих коллективов: «Дело вовсе не в том, что недостает людей, которые видят истину; но почти никто из них не способен постоять за нее в общественной массе, охваченной единым порывом».

По Куперу получается, что свободолюбивому, честному и деятельному человеку, если он желает остаться независимым, только и место что в необитаемой глуши.