— В аду, — отвечает Зушру лаконично.

— Ох, нет! — вырывается у Эткуру. — Это же… наши! Братья…

— Мне они были не братья! — режет высокая плотная татуированная девица. — И ты выбери, Львёнок: либо тебе Анну брат, либо те, что во Дворце сидят, поджав хвост…

— Хватит болтовни! — приказывает Анну. — Вперёд!

Чангран — город большой. Стены возвышаются над нами в два яруса, второй нависает над мостовой, знойными днями создавая благословенную в здешнем климате тень; между вторыми этажами домов — узкая полоска звёздного неба. Едем, как в ущелье. Верблюды умещаются в лабиринт между стен по четыре в ряд. За армией с лязгом захлопываются ворота. Пешие — рабы и рабыни города — бегут за нами с факелами и мечами.

— Что это, Творец милостивый? — вопрошает чья-то голова, некстати высунувшаяся в окошечко калитки.

— Настоящий Лев, настоящий Творец! — рявкает наш волк в ответ. — Спи, брат, а то не уснуть бы тебе навеки!

Пеший ночной патруль сталкивается с нами на подлёте — в переулке двум отрядам не развернуться:

— Кто едет?! Велик Творец над нами!

— Вернулся Лев! — чеканит Шуху, как отзыв на пароль.

— Наш Лев — во Дворце! — в голосе волка слышится, скорее, страх, чем негодование.

— Тискает бесплотного военного советника перед сном! — неожиданно звонко и насмешливо выдаёт девичий голос.

— Какая сука это сказала?!

— Прочь с дороги, пёс — будущее идёт!

Грохает выстрел — и клинки вспыхивают отсветами факельного пламени. Трубно вопит раненый верблюд — и раненый человек выдыхает проклятие своему сопернику. Верблюды, посылаемые вперёд, сминают и топчут патрульных. Кто-то кричит: «Братья, да как же это!..» — и крик обрывается на вдохе. «Анну это, Анну! — раздаётся панический вопль. — Анну проклят Творцом!» — и высокий сильный голос женщины или бесплотного яростно возражает: «С нами Анну — с нами Лев!»

— Ой, псы!

— В сторону, мразь! Лев идёт!

Мой верблюд наступает на мягкое, фыркает и несётся дальше. Марина где-то впереди — а рядом со мной Ри-Ё и Кирри, их глаза горят. Элсу кричит под самым ухом: «В преисподнюю, в преисподнюю!», — секунду я вижу ярко освещённое нервное лицо Ви-Э и отблеск на её мече, потом мимо меня проносятся волчицы верхом. Мир сыпется на части — подозреваю, что качество записи — ни к чёрту.

Базарная площадь — благословенное свободное пространство. Здесь есть, куда отступить, есть, откуда стрелять, и есть, за чем укрываться — из хорошенького павильона из реечек и пёстрой ткани в нас палят из пистолетов. Татуированная девочка швыряет в павильон факел прежде, чем ей успевают приказать или запретить — сухое дерево и ткань вспыхивают тут же, сверху донизу.

Дикий вопль втыкается в душу.

— Анну, Анну, я за тебя! — кричит дворцовый волчонок и бросает пистолет.

Верблюды сносят лотки под навесами; в меня летит что-то круглое и тёмное, я шарахаюсь — но это не голова, а какой-то плод, который раскалывается на брызнувшие части. «Братья, братья — не надо!» Под ноги верблюдам кидаются обезумевшие куры из опрокинутого вольера. «Мама!»

— Смерть Анну! За Льва Львов!

— Анну — Лев! За будущее!

— Будь прокляты богоотступники!

Волки ломают двери лавки оружейника — и двери вдруг распахиваются. «Братья, возьмите всё — детей оставьте!» — оружейника отталкивают с дороги.