Запись №147-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, пустыня близ гор Лосми.

Верблюды мне нравятся больше, чем лошади. Такие они шершавые, мохнатые, спокойные ребята — ложатся по команде, послушно, хоть и неторопливо, встают, меня укусить не пытаются, вид имеют изрядно надменный, но снисходительный.

А может, просто у верблюдов нынче сезон не агрессивный.

Верблюды идут ровно и мерно, быстрее, чем я думал — упругим таким, плавным шагом. Не отвлекаются и не пытаются грызться между собой, как жеребцы. И видно с верблюда гораздо дальше. Видна — пустыня.

Мы прошли Чойгурский тракт, не заходя в Чойгур, чтобы не терять времени на стычку, которая непременно бы там произошла, оставили его белые мраморные стены за флагом — и направились караванной тропой к горам Лосми.

Горная цепь Лосми, если верить картам — этакий молниеобразный зигзаг, уходит на юго-восток. Она всё время в поле зрения — то приближаемся, то удаляемся, но на горизонте всё время маячат выветренные вершины, сизые, красноватые, бледно-бурые… Валуны причудливых форм — напоминающие то грибы, изъеденные насекомыми, то какие-то фантастические деревья, то ворота, то башни в духе Гауди — оживляют собой, если можно так сказать про бездушный камень, бесконечную равнину перед горами: выгоревший песок, сухая белёсая каменистая почва, снова песок…

Тут почти ничего не растёт. Только русло давным-давно исчезнувшей реки затянуто, как паутиной из тонких чёрных верёвок или колючей проволоки, странным местным растением. По весне оно даже цветёт: на гибких его усах или жгутах, усеянных колючками — бледно-лиловые мотыльки цветков, нежные и невесомые, с завитыми усиками тычинок. Раскрываются цветки на рассвете, пока ещё прохладно — и закрываются к белокалильному полудню, пряча розоватые крылышки в восковые бурые капсулы чашелистиков. Я почему-то вспоминаю розовую акацию в Тай-Е.

— Там, под верёвочником, вода есть, — говорит Анну, глядя на Юу. — Только глубоко. Корни у него — ты не представляешь, Ар… — и осекается.

— Он вернётся, — говорит Юу. — Если бы его хотели убить, убили бы на месте.

Кажется, Анну это не убеждает. Он не отвечает. Он угрюмо молчит и смотрит вперёд злыми сухими глазами. Я думаю, что синие стражи совершенно напрасно сделали то, что сделали: у Анну желание убивать на лице написано. Дин-Ли тоже опечален: он полагает, что в его задачу входила охрана жизни Господина Ча, и что задачу эту он не выполнил.

Элсу нехорошо. Ему слишком жарко — и его мучает жажда; я снова вижу на его щёках красные пятна лихорадки. Ломаю для него капсулу стимулятора — не хватало ещё, чтобы Маленький Львёнок свалился посреди безводных земель. У Кору — отчаянный вид: она не знает, чем своему командиру помочь — от этого страшно горюет. Элсу улыбается ей через силу потрескавшимися губами. Кору поит его из своей фляги, хоть он и пытается протестовать.

Стимулятор, впрочем, действует. Через пару часов Маленький Львёнок выпрямляется в седле. Кору одаривает меня благодарным взглядом — странно видеть такое в свой адрес от этой угрюмой амазонки.

Ри-Ё тихонько честит пустыню на чём свет стоит. Встречается со мной глазами, виновато улыбается:

— Простите, Учитель. Жарко очень — я мокрый насквозь.

Лотхи-Гро, которую пустыня взбодрила и привела в весёлое расположение духа, улыбается, блеснув яркими зубами на опухшем разбитом лице:

— Ты, белый, соль лизать. Верблюд соль видеть — соль лизать, и ты — соль лизать, — и смеётся.

Удивительная личность — шаоя Лотхи-Гро, старый солдат. Все ужасы рабства и плена с неё — как с гуся вода; синяк и раненая нога — превратности войны и только.