— Как запирают?

— Я-то думал, что запирают раньше, но вы, наверное, знаете когда, иначе выбрали бы какое-нибудь другое место.

— Господи! — сказал я.

— В чем дело?

— Я об этом и не подумал. Почему вы до сих пор ничего не говорили?

— А что бы вы сделали — позвонили ему?

— Да нет, наверное. Но мне и в голову не приходило, что они могут запереть ворота. Разве кладбища не открыты ночью? Зачем их запирать?

— Чтобы люди не ходили.

— А что, всем не терпится туда попасть? Господи, я, по-моему, еще в четвертом классе слышал эту шутку: «Зачем вокруг кладбищ строят ограду?»

— Наверное, от хулиганов, — сказал Кинен. — От мальчишек, которые переворачивают памятники и гадят в вазоны с цветами.

— По-вашему, мальчишки не могут перелезть через ограду?

— Послушайте, старина, это не мое дело. По мне пусть хоть все кладбища в городе стоят открытые. Как вы полагаете?

— Я только надеюсь, что это нам все не испортит. Если они приедут туда, а ворота окажутся заперты...

— Ну и что? Что они сделают — продадут ее торговцам живым товаром из Аргентины? Да они перелезут через ограду, как и мы. Но раньше полуночи там, скорее всего, не запирают. Ведь люди могут захотеть наведаться туда после работы — навестить дорогой прах.

— Это в двенадцатом часу ночи?

Он пожал плечами.

— Кое-кто работает и допоздна. Сначала сидит в своем офисе где-нибудь в Манхэттене, после работы заходит в бар выпить рюмку-другую, потом обедает, потом полчаса ждет поезда в метро, если он вроде некоторых моих знакомых, и жмется взять такси...

— О Господи! — сказал я.

— ...А поздно вечером добирается до Бруклина и тут говорит: «Дай-ка я зайду на Гринвудское кладбище, посмотрю, где там пристроили дядюшку Вика, я его всю жизнь терпеть не мог, пойду-ка пописаю ему на могилу».

— Вы волнуетесь, Кинен?

— Ну, волнуюсь. А вообще, какого хрена мне волноваться? Это же вам идти к убийцам с деньгами в руках. Это вас должно в пот бросить.

— Может, я и вспотел немного. Сбросьте скорость, вон вход. По-моему, там открыто.

— Да, похоже. Знаете, даже если они и должны закрывать, то, скорее всего, ленятся.

— А может быть, и нет. Давайте объедем вокруг кладбища, ладно? А потом найдем место, где поставить машину около нашего входа.

Мы молча поехали вокруг кладбища. Машин на улицах почти не было, и ночь показалась мне какой-то особенно тихой, словно глубокая тишина, царившая на кладбище, просачивалась наружу и заглушала все звуки.

Когда мы снова подъехали к тому месту, с которого начали, Ти-Джей спросил:

— Мы пойдем на кладбище?

Кинен отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Я сказал:

— Можешь посидеть в машине, если не хочешь идти.

— Зачем?

— Если тут тебе будет уютнее.

— Старина, — сказал он, — я не боюсь никаких покойников. Вы что думаете, я испугался?

— Виноват.

— Правильно. Виноват, Пилат. Покойники меня не волнуют.

Мы встретились с остальными у входа с Тридцать Пятой улицы и сразу проскользнули в ворота, чтобы не привлекать к себе внимания. Деньги пока что несли Юрий и Павел. На семерых у нас оказалось два фонарика. Один из них взял Кинен, другой я и пошел впереди.

Я старался светить поменьше — только иногда и короткими вспышками, когда нужно было посмотреть, куда идти. Но фонарик был почти не нужен. Над головой стояла молодая луна, и немного света давали уличные фонари по ту сторону ограды.