— Если по маленькой…

—. А хоть и проси, много не дам. У меня не кабак. Вон там под клееночкой пробы вина трех сортов — сухое красное, настоечка и ягодная водка. Ваши снабженцы в вине не участвовали, все свое.

— А вы, Николай Николаевич? — спросил Свиридов, хотя и знал, что старик не пьет.

— Я свое выпил. Каждому человеку положена своя норма в жизни на питье: одному кубометр водки, другому пять. У меня была хорошая норма, да я ее всю выбрал с превышением.

— Хорошее вино. Неужто из этой полярной дряни?

— За такие слова я тебя в другой раз и на порог не пущу. В Заполярье дряни нет, кроме нерадивых людей, не замечающих богатств северной природы. Тут морошка, голубика, черника, смородина, шиповник — разве этого мало? А ягель, у которого сахару больше, чем в твоей свекле? Душа только требуется, чтоб оценить это. Теперь ты рассказывай, зачем приехал?

— Огурцов надо.

— Что так?

— Женщине знакомой. Забеременела и все время чудит. Такие ненормальности…

— Опять ругать буду — нет у тебя уважения к человеку. Новое существо нарождается на свет, может быть, будущий гений, ему требуется самое лучшее, самое свежее. А ты — ненормальности! Помидор и лука не просит?

— А у вас и помидоры есть?

— У меня все есть, я не снабженец, а агроном, работаю из любви, а не за зарплату.

Каневский написал записку и передал ее Свиридову.

— Каждого продукта по килограмму, больше нельзя, не ты один в Ленинске. Еще добавил по пучку редиски и петрушки, в первый раз выращиваю петрушку в Заполярье, вот пусть скажет твоя женщина, удалась ли. Иди немедля, а то завхоз уйдет. Заходи в другой раз к старику.

Завхоз уже запирал склад, когда Свиридов подал ему записку.

— Мой рабочий день кончился, иду на заседание месткома, — сухо заявил он, посмотрев записку. — Приходите с утра.

— Местком не волк, в лес не уйдет, — веско заметил Свиридов.

— Прошу оставить неуместные шутки, гражданин. Здесь без слов.

— Ладно, без слов, — согласился Свиридов и, обняв завхоза за талию, поднял его и внес в склад. — Живее поворачивайся, сынок, а то я вспыльчивый. Тут всего по килограмму, так что гири менять не придется.

— По записке не выдаем, — пролепетал ошеломленный завхоз, со страхом глядя на Свиридова. — Нужно требование за подписью бухгалтера.

— И это учтено. Выпишешь завтра требование, сам и приколешь к нему записку, а я тут распишусь в получении. Поворачивайся, поворачивайся, у нас на фронте за такую медлительность вне очереди к генералу таскали.

Собрав кульки, Свиридов с треском надкусил один помидор:

— Пахнет, вроде настоящий, — одобрительно сказал он, подмигивая завхозу. — Теперь, сынок, газуй, а то пропустишь доклад председателя месткома о борьбе с бюрократизмом на скотном дворе.

Все складывалось как нельзя лучше. Автобуса пришлось ждать недолго, самолет был уже разгружен и заправлен бензином. К полночи Свиридов прибыл в свой аэропорт и, упрятав кульки с овощами, отправился спать.

— Меня сутки не будить, — приказал он дневальному.

Его разбудили значительно раньше и так невежливо, что он, вскочив, хотел тут же дать сдачи. На кровати сидел Артемьич и с торжеством показывал любопытным, набившимся в комнату, целую корзину, килограммов пять, зеленых огурцов.

— Свежие, вкусные! — кричал он, бесцеремонно встряхивая Свиридова.