И ни малейшей надежды когда-нибудь обрести вновь утраченную память!

Тайная печать с сакральными знаками моей судьбы, определяющими мое мышление и поступки, пребывала сокрытой в иной, безвозвратно забытой мной жизни, таким образом, удел мой был печален, ибо никогда не суждено мне познать самого себя: я -

срезанная рукой садовника ветвь, слабый, подвергшийся окулировке черенок, привитый растению с чужой корневой системой. Ну а если мне все же удастся проломить стену и проникнуть в запретную комнату, не стану ли я вновь жертвой тех призрачных сил, которые были замурованы в ней гипнотическими пассами?!

Вот и Голем - он ведь тоже обитает в некой тайной камере без дверей, вспомнил я вдруг историю, недавно рассказанную Зваком, и у меня даже дух захватило от той невероятной, умопомрачительной связи, которая внезапно открылась моему внутреннему взору: и как только я сразу не идентифицировал замурованную комнату из моего сна с легендарной и недоступной обителью Голема?!

Поразительное совпадение, ведь и в моем случае «веревка оборвалась», когда я попытался, повиснув меж небом и землей, заглянуть в зарешеченное окно собственной души!

Эта странная, почти противоестественная связь, становившаяся с каждой минутой все отчетливее, таила в себе какой-то невыразимый ужас.

Я замер в тревожном предчувствии, ибо речь шла о вещах хоть и умозрительных, но, по крайней мере на первый взгляд, столь несовместимых и бесконечно далеких друг от друга, что свести их воедино - это все равно что запрячь в одну упряжку двух необъезженных жеребцов, которые от такого соседства, того и гляди, впадут в раж, и тогда лихому кучеру не сносить головы - понесут, не разбирая дороги...

Вот так же и Голем - призрачное существо, заточенное в своей герметической каморе, в которую никому из смертных не дано найти входа, - бредет, не разбирая дороги, по кривым переулкам гетто, в слепой ярости сметая все па своем пути и наводя ужас на встречных людей!..

Фрисландер, весь во власти творческого порыва, все еще ваял, его резец вдохновенно мелькал в воздухе, то тут то там что-то подрезая и подтачивая на голове марионетки, и только дерево жалобно постанывало под неумолимой сталью.

Этот печальный стон какой-то щемящей болью отзывался в моей душе, и я то и дело невольно поглядывал, когда же

наконец неугомонный ваятель прекратит терзать несчастную куклу... А художник не церемонился, его сильные руки вертели голову и так и сяк - казалось, она уже ожила и теперь любопытно стреляет глазами по сторонам, как будто кого-то ищет... Потом ее взгляд надолго остановился на мне, в нем читалось явное удовлетворение: похоже, марионетка нашла наконец того, кого так долго искала...

Да и я тоже как оцепенел, не в силах отвести взгляд от завороженно взирающего на меня деревянного лика.

На мгновение резец Фрисландера замер и, повиснув в воздухе, скользнул пару раз, не касаясь дерева, - готовился сделать последний штрих! - потом резко и решительно провел какую-то линию, и деревянные черты вдруг как-то жутковато ожили...

С широкоскулого монголоидного лика па меня смотрели раскосые глаза незнакомца - того самого, который принес мне магическую книгу!

В следующее мгновение в глазах у меня помутилось, сердце замерло и, перестав биться, лишь испуганно трепетало, подобно кролику при виде приближающегося удава... Однако, как и в прошлый раз, я каждой клеточкой своего существа осознавал этот лик изнутри... Да, да, мой такой гармоничный и монолитный кристалл внезапно расплавился, и... и я вливался в сокровенную матрицу этого непостижимого лика, заполняя все ее выпуклости и углубления собственным Я...

Это был я - тот, который лежал на коленях Фрисландера и настороженно озирался по сторонам.

Потом... потом чья-то чужая рука, придирчиво ощупав мой череп, повернула меня анфас - и мой взгляд уперся в потолок. Однако не прошло и минуты, как я с этого совершенно невероятного ракурса увидел возбужденное лицо старого кукольника и до меня донесся его срывающийся от волнения голос:

- Господи помилуй, да ведь это же Голем!

Стремясь получше рассмотреть таинственную личину, Прокоп и Звак разом потянулись к деревянной голове - моей голове! - даже попытались выхватить ее у Фрисландера из рук,

однако тот не растерялся, вскочил на кресло и, подняв свое творение под самый потолок, крикнул со смехом:

- Да уймитесь вы наконец, у меня все равно ничего не вышло!

И прежде чем кто-либо успел опомниться, художник спрыгнул с кресла, распахнул окно и, размахнувшись, швырнул голову в ночную тьму.