|
В мое время не нужно было напоминать, ни даже просить; в мое время достаточно было хорошенькой женщине дать маленький намек, и les messieurs готовы были в огонь и в воду, чтоб сделать приятное. Не правда ли, Савва Семеныч? Вы помните, так бывало в наше время?
Набойкин. Ну, я полагаю, что Савва Семеныч охотнее обойдется без огня и воды! Обтяжнов. Гм… пожалуй, что и так! Признаюсь, Ольга Дмитриевна, я больше по части букетов, уборов и комнатных украшений! От этого не сгоришь и не захлебнешься. (Хохочет.) Серьезно, Софья Александровна, вам угодно иметь сегодня ложу? Софья Александровна. Да, достаньте. Обтяжнов. Будет-с. (К Апрянину и Камаржинцеву.) По крайней мере, вы увидите, молодое поколение, как следует служить дамам! (Софье Александровне.) Позволите вместе с ложей прислать букет, belle dame? Софья Александровна (улыбаясь). Позволяю и это. Обтяжнов. Ну вот и прекрасно. И ручку, стало быть, позволите поцеловать? Софья Александровна. «Стало быть»! Фуй, мсьё Обтяжнов! Уж вы сейчас и платы требуете! Обтяжнов. Ведь я вас этакую еще знавал, Софья Александровна! (Отмеривает рукой на аршин от полу.) Ну-с, впрочем, это когда-нибудь после. Я, Софья Александровна, никогда не отчаиваюсь. Одна очень миленькая барыня даже мужу на меня пожаловалась, — я и тут не пришел в отчаянье! (Хохочет.) Софья Александровна. Вы можете быть уверены, что я не пожалуюсь. Обтяжнов. И представьте себе, какой странный случай! Муж даже совсем не обиделся! Камаржинцев. У Поля Феваля в последнем романе есть на этот счет прелестная страница! Обтяжнов. На мой счет? Апрянин. Нет-с, вообще, насчет мужей. Набойкин. Вы не забывайте, однако, Савва Семеныч, что доверчивость мужей в этом случае очень плохой знак! Обтяжнов. Ну да, разумеется, куда же нам с нашей простотой! Я ведь уж объявил почтенному обществу, что мы, старики, больше по части букетов, лож и комнатных украшений. Солидное, господа, солидное — вот наш девиз. А впрочем, Софья Александровна, ручку-то — уж позвольте… Софья Александровна. Прежде заслужите. Обтяжнов. Служить я готов. Как это вы сказали, господа: семь или двенадцать подвигов следует совершить? Набойкин. Насчет этого мнения разделены: изыскания, которым следует мсьё Камаржинцев, утверждают, что семь; другие, к школе которых принадлежит мсьё Апрянин, доказывают, что двенадцать. Обтяжнов. Чтоб прекратить спор, я готов совершить и семь и двенадцать. Вы довольны, belle dame? Набойкин (вполголоса Ольге Дмитриевне). Заметьте, однако ж, Ольга Дмитриевна, какие у Обтяжнова с некоторых пор утонченные манеры: belle dame так и не сходит с языка! Ольга Дмитриевна. Etes-vous méchant, monsieur Набойкин! (Обтяжнову.) А вы, Савва Семеныч, всё около молоденьких увиваетесь! вам бы, по старой памяти, подле меня сидеть следовало, а ваше место уступить мсьё Набойкину! Обтяжнов. Ну уж нет, Ольга Дмитриевна! Хоть я и очень вас уважаю, а Софью Александровну не покину… все-таки потому, что я их вот этаконькую еще знавал! А расцвели-таки вы, Софья Александровна! И ребеночком-то вы уж обещали, а теперь… просто для нашего брата, солидного человека, погибель! Софья Александровна. Смотрите, берегите ваше сердце! Обтяжнов. Где уж сберечь! И как подумаешь, что ваш Николай Дмитрич так-таки с утра и оставляет вас в одиночестве! Ольга Дмитриевна. Да, представьте себе! даже вечером очень часто! Софья Александровна. Что ж тут удивительного, maman? Nicolas служит, не может же он все сидеть подле меня! Обтяжнов. Ну, нет-с, Софья Александровна, я бы так не поступал-с! Откровенно вам скажу, если б я был вашим мужем, я бы ни на минуту! Помилуйте, с утра до вечера убиваться над какою-нибудь сушью, над какою-то, с позволения сказать, бумажною мертвечиной, когда в глазах находится такая прелестная живая поэма! Софья Александровна. |
