Но пароходы еще редкость в этом краю, и местным жителям еще не надоело собираться толпами на берегу всякий раз, как в народе пронесется весть об имеющем прибыть «чертовом судне»; однако в воздухе уже носятся миазмы будущих акционерных компаний, этих чужеядных учреждений, которые равнодушно покорят себе местного человека, чтоб утучнить его потом тела разбогатевших целовальников и их развратных любовниц.

На берегу тоже кипит жизнь и деятельность. Бечевник усеян бурлаками и их тощими лошаденками; вид первых, а равно однообразные и унылые крики, которыми они понуждают как друг друга, так и лошадей, наводит тоску на сердце постороннего наблюдателя; это какой-то вымученный, надорванный крик, вырывающийся из груди с мучительным и почти злобным усилием, как вздох, вылетающий из груди человека, которого глубоко оскорбили и который между тем не находит в ту минуту средств, чтобы отомстить за оскорбление и только вздыхает… но в этом вздохе уж чуется будущая трагедия.

Но особенно значительные размеры принимает торговое и промышленное движение города на пристани. Не надо воображать себе, чтоб это была пристань благоустроенная с анбарами и складочными местами, с укрепленною набережною и мощеным спуском; нет, это просто так называемая «натуральная» пристань, большую часть навигационного времени весьма грязная, с невозможным спуском и без всякого признака какого-либо складочного помещения. Бунты кулей с хлебом и льняным семенем, груды рогож и мочала, приготовленные для сплава, без всякого порядка стоят по берегу, ожидая своей очереди к погрузке, но эта беспорядочность и сопряженная с нею суетливость придает пристани свою особенность, которой она, конечно, не могла бы иметь, если бы погрузка производилась систематически. Везде раздается говор и шум толпы, который — в особенности слышимый издалека — приобретает весьма привлекательные тоны. Вот-вот доносится до вас замысловато-крепкое слово, но доносится как-то не оскорбительно, а скорее добродушно, так что вам остается только расставить руки и подумать про себя: «Ведь вот что выдумал человек, даже правдоподобия никакого нет… а ладно!» — и рядом с этим крепким словцом слышится действительно добродушный и задушевный смех и раздается острота, но такая меткая и хорошая, что лицо ваше окончательно проясняется и вы невольно всем сердцем, всем существом своим приобщаетесь к этой внутренней, для равнодушного глаза неразгадаемой жизни народа, сила которой неотразимо, почти насильственно заденет все лучшие свежие струны вашего сердца, наполнит вашу душу неведомыми и неизвестно откуда берущимися рыданиями и хлынет из глаз ваших целым потоком слез… Где источник этих слез? в том ли сочувственно-любовном настроении души, которое заставляет симпатически относиться ко всем даже темным сторонам родной жизни, или в том запасе застарелых скорбей и печалей, который горьким опытом целой жизни накопляется в сердце, набрасывая на него темную пелену уныния и безнадежности? не берусь разрешить этот вопрос, но знаю, что в слезах ваших будет и своя доля отрады, как и в этом достолюбезном народном говоре, где, среди диссонансов, слышится иногда такой светлый, поразительно цельный звук, который отгоняет от вас всякое сомнение в возможности будущей гармонии.

Из всего этого должно заключить, что Срывный богатый и промышленный город. Действительно, он и выстроен, сравнительно с другими уездными городами, хорошо, главная улица его сплошь застроена каменными домами и анбарами, а многочисленность магазинов с красными и галантерейными товарами доказывает, что значительная часть его населения достаточно зажиточна, чтобы позволить себе употребление предметов роскоши.

Тем не менее каменные палаты купцов смотрят негостеприимно. Есть что-то угрюмое в звуке цепей, которыми замыкаются ворота, отворяемые только для пропуска телег, нагруженных товаром, и потом снова и надолго запираемые. Маленькие и глубоко врезавшиеся в толстые стены окна домов всегда заперты, не проглянет из-за них в глаза прохожему пригожая головка хорошенькой купеческой дочери, не освежит его слуха молодой и резвый смех детей, этот смех вечно ликующей и вечно развивающейся жизни: зеленоватые и покрытые толстым слоем грязи стекла скрывают от взора даже внутренность комнат и покрывают каким-то непроницаемым флером лица и фигуры их обитателей.