Можно думать, что образом «угрюмых каплунов» Салтыков задевал также круг «Русского слова». В спорах с Писаревым, Зайцевым и Благосветловым в 1863–1864 гг. он опять-таки затронет все те же «жгучие вопросы эпохи», какие обсуждаются в «Каплунах». Но еще до открытой полемики, известной в истории 60-х годов как «раскол в нигилистах», в «Каплунах» высказывались идеи, противоположные едва ли не основным тезисам статьи Писарева «Базаров». Салтыковские «угрюмые каплуны» удивительно напоминают Базаровых в писаревской их интерпретации, как это явствует, например, из следующих сопоставлений.

«Каплуны» «Базаров» «…Махни рукой на жизнь, потому что она не стоит того, чтоб с нею связываться; прикосновение к ней может только замарать честного человека; обтарись к идеалам и живи в будущем». «Я не могу действовать теперь, — думает про себя каждый из этих новых людей, — не стану и пробовать. Я презираю всё, и не стану скрывать этого презренья. В борьбу со злом я пойду тогда, когда почувствую себя сильным. До тех пор буду жить сам по себе». Каплунов угрюмых губит себялюбивая брезгливость мысли. Ставши на высоту отдаленных идеалов, они забывают, что у масс на первом плане стоит требование насущного хлеба, что массы мало заботятся о том, умрут ли они праведниками или грешниками… Презрение к массам слышится в этом высокомерном отношении к жизни». Они <Базаровы> сознают свое несходство с массой… Пойдет ли за ними общество — до этого им нет дела. Они полны собою, своею внутреннею жизнью… Здесь личность достигает полного самоосвобождения, полной особности и самостоятельности».

Правда, мы не располагаем документальными свидетельствами о знакомстве Салтыкова со статьей Писарева до написания очерка, хотя это и не исключено. Но что статья стала известна ему сразу же по выходе мартовской книжки «Русского слова», где она была напечатана (ценз. разр. — 8 апреля), это несомненно. В письме к Чернышевскому от 14 апреля Салтыков убедительно просил редакцию напечатать его три рассказа (среди них и «Каплуны») в апрельской книжке журнала. «Это для меня необходимо, — заявил Салтыков, — по многим соображениям». Возможно, одно из них заключалось в желании тотчас же откликнуться на статью, в которой с необычной энергией и горячностью защищался столь энергично и горячо опровергаемый им «каплуний» строй мыслей.

Во всяком случае, автор «Каплунов» чутко улавливал начинавшие складываться среди части демократической интеллигенции доктринерские умонастроения, затем усилившиеся в связи с наступлением правительственной и общественной реакции. Ведь до статьи об «Отцах и детях», например в статье «Схоластика XIX века», Писарев сам высмеивал настроения, образно запечатленные потом щедринскими «каплунами будущего». Писаревская апология базаровского типа впервые резко обозначила новое направление «Русского слова». Ближайший сотрудник журнала Н. В. Шелгунов определял его так: областью «Русского слова» было «выяснение личности, ее положения, ее развития, ее общественного сознания и вообще ее внутреннего значения и отношения к обществу и к общему прогрессу». Вспоминая об этом времени, Н. К. Михайловский писал; «Писарев и другие изыскивали программу чистой, святой жизни, уединенной от всякой общественной скверны, а мы, чуть ли не большинство тогдашней молодежи, старались проводить эту программу в жизнь».

Как явствует из цитированного выше письма Салтыкова к Чернышевскому, последний не был против опубликования «Каплунов», ограничившись рекомендацией исправить в корректуре некоторые места очерка («Я, — сообщал Салтыков, — желаемые исправления сделал»).