— Здравствуйте, Василий Петрович, — сказала она, — извините меня, что я вас вчера обидела.

— Матушка нездорова, — отвечал Базиль, — она никак не может принять вас, Наталья Павловна.

— Ах, как это жалко!.. что ж, я ее не хочу беспокоить… я посижу с Марьей Петровной…

— Извините, сестра тоже нездорова… она никак не может принять вас…

— Что ж, неужто ж отдохнуть мне в вашем доме нельзя? — спросила Наталья Павловна, язвительно улыбаясь.

— Совершенно невозможно-с.

— Прекрасно!.. Но у вас скрылся мой Яшенька, и я имею, кажется, полное право требовать…

— Сын ваш, Наталья Павловна, может быть, действительно находится у меня в гостях, но он не желает вас видеть.

— Бесподобно! однако я вас предупреждаю, что буду жаловаться… я знаю, что вы хотите насильно женить его на Марье Петровне… но Яшенька узнает… я до сих пор скрывала от него историю с разносчиком… но он ее узнает!.. жирно будет, если вы такие куски глотать будете!..

Наталья Павловна постепенно приходила все в большее и большее волнение и наконец, не помня себя, вовсю мочь закричала:

— Яшенька! не верь ей, друг мой! она с разносчиком Гришкой бегала!

— Пошел! — закричал Базиль на кучера.

— Очень хорошо-с! я поеду! но вы можете быть совершенно покойны, что Марье Петровне не бывать за Яшенькой… Митька! ты можешь ехать!

— А! каково я матушку-то твою отделал? — сказал Базиль, весело потирая руки, как только Наталья Павловна удалилась и Яшенька вышел из засады.

— Да, отделал! — повторил Яшенька бессознательно и как-то сомнительно улыбаясь.

— Однако это не может долго так оставаться! — продолжал Базиль, — ты должен сам с ней разделаться! и если ты в другой раз убежишь в сад, как нынче, то, клянусь честью, я пересчитаю тебе все ребра!

Яшенька снова улыбнулся, но на этот раз так кисло, как будто по губам его провели уксусом.

День этот был обилен размышлениями для Натальи Павловны. Вся ее материнская жизнь пронеслась, так сказать, мимо ее глаз, начиная с той минуты, когда увидел свет Яшенька и кончая настоящей трагической катастрофой. Чего она не сделала для счастья Яшеньки? все. Чем она пренебрегла, чтобы существование его сделать спокойным и безгорестным? ничем. Он жалуется, что она стеснила его свободу, что она не давала ему ни в чем воли, но он, очевидно, не понимает, что свобода, в его лета, представляет много опасностей, что он еще неопытен, что, наконец, она не только не расстроила, но привела в несомненно лучшее положение его имение… неблагодарный сын! И все фазисы, все переходы Яшенькиной жизни проносились мимо нее с самою мелочною подробностью. Вот он стоит перед нею пятилетним мальчиком, в кучерской шляпе и красной рубашоночке… Как он был кроток, покорен тогда! как он боялся малейшего косого взора, малейшего сухого слова! Вот он в гимназическом мундире… он приезжает домой на каникулы… он показывает счастливой матери книги, на которых четким и красивым почерком написано «за успехи и благонравие»… какое довольное, какое счастливое и открытое у него лицо! Вот он в блестящем гусарском мундире… там он был совершенно свободен… он мог бы сделаться пьяницей и картежником, по усмотрению… но он и тут не забыл, что у него есть мать, которую может огорчить его дурное поведение, и вел себя как примерный сын!.. Наконец, он в деревне…

Наталья Павловна не устояла против всех этих светлых воспоминаний и заплакала. Но — замечательная вещь! — вследствие какого-то необъяснимого закона родительской оптики, во время этих переходов, Яшенька как-то не рос в ее понятии, а все оставался прежним пятилетним мальчиком в красной рубашонке!

И вот каким-то Табуркиным выпало на долю возмутить воды этого светлого ручья! И кто же, как не она сама предложила ему познакомиться с этим гнездом змей!.