Дарья Иволгина. Проклятая книга
Глава первая. Горят ли рукописи?
Время было круглым. Время начиналось ранней осенью, когда первая седина чуть трогала листья, и внезапно в душе расцветало странное чувство: в нем было и щемящее сожаление по ушедшему лету, и таинственный восторг перед надвигающейся парчовой роскошью осени. Начало времени называлось «бабьим летом», и оно бывало молодым или старым, в зависимости от наступления этих волшебных скоротечных дней. Затем, неуклонно двигаясь к Покрову, время наливалось зрелым золотом. К наступлению злых осенних ветров, обнажающих ветви и стучащих ставнями, в доме делалось все уютнее, все больше хотелось затвориться там и не высовываться — зарыться в теплую нору на всю зиму. И просидеть там до мокрой затяжной весны… — Странно, — сказала Наталья Фирсова, теперь Флорова, — я даже не помню, сколько мне лет! — Ничего удивительного, — отозвался ее старый друг Вадим Вершков. — Женщина не должна помнить такие вещи. — Все куртуазничаешь! — Она вздохнула и приблизила к лицу полированное зеркало, в котором могла разглядеть себя лишь смутно, как сквозь дымку. Давно ушли те времена, когда к ее услугам были косметические салоны града Питера. Впрочем, Наталья никогда их не посещала. Ну что это такое — «Салон красоты „Афродита“», размещенный в какой-то подозрительной подворотне, в полуподвальном помещении! Какая там может быть «Афродита»? Разве что из тех, что с известной целью бродит по улице. Так думала Наташа Фирсова, студентка филологического факультета, она же — темный эльф, и скептически поджимала губы. Она была молода и не нуждалась ни в каких ухищрениях, чтобы выглядеть привлекательной. К тому же, ни один салон не понимает, что такое «темный эльф» и как он (то есть, в нашем случае — она) должен выглядеть. Сколько же лет прошло с тех пор, как Наталью с двумя друзьями (по слухам, почти весь полигон, несколько команд ролевиков, выехавших на природу помахать мечами и побыть воинами, целительницами, преданными женами и суровыми правителями!) забросило в хмурые времена Иоанна Грозного? Уже и дети начали подрастать… Детей было трое. Один — у Натальи. Мальчик. Назвали его Иваном — Ванечкой, но дома именовали домашним прозвищем «Забелка», потому что удался он у Натальи-галки беленьким, как сметана. Дитенок родился хилый; поначалу думали, что не выживет. Наталья даже поверить не могла, что такое спокойно обсуждается! Как это — не выживет? Нет, она, конечно, слышала разные ужасные вещи про детей, которые умирают во младенчестве и при родах. Рассказывали ей подруги (любительницы смаковать жуткие истории про выкидыши, бесчувствие врачей и прочие гинекологические страсти), например, как крестили в роддоме новорожденных. Пришел батюшка — простой и старенький. Вынесли ему пять кульков, перевязанных бантами разного цвета. Размотали кульки, обнаружили там дрыгающихся младенцев. Только начал крестить — один ребеночек посинел и давай помирать. Потащили младенца в реанимацию. Прочих покрестили, но батюшка не уходит, ждет. Чего ждет? Посидел-посидел, встал, прокрался к реанимации. Там мамаша бегает, лицо белое, по щекам скачут пятна, с ног падают тапочки. Увидела священника, дико заморгала — что за странное явление! — Ну что, докрещивать-то будем? — спросил батюшка невозмутимо. — Будем, — пролепетала мамаша. — Вот и хорошо, — спокойно сказал батюшка, — а то как помрет — и отпевать нельзя будет… Этот случай Наталья не раз потом вспоминала. Поначалу — как свидетельство бесчувствия служителя Церкви. |
