Но… как-то раз в доме, где жил Харузин, умер один старичок. Старичок был интеллигентный, интересовался разными вещами и хранил у себя множество материалов. В том числе — старые газеты.

Наследники, завладев освободившейся квартирой, первым делом вынесли на помойку все старичково имущество. Все его продавленные кресла, чуть битую фаянсовую посуду с полустершимися георгинами в золотом ободке, каких-то раскрашенных болгарских деревянных петухов — след «дружбы народов стран соцлагеря» и прочее барахло. И среди прочего оказались подшивки старой, совершенно желтой — цвета спитого чая — «Литературной газеты». Годы интересные: 1946–1955. Как раз велись разные там полемики, которые проходят в школе и даже сдают на выпускном экзамене.

Харузин с жадностью ухватился за «первоисточники» и притащил их домой (к ужасу своей чистоплотной бабушки). Разложил на полу в комнате, принялся изучать. Сейчас он прочитает все в подлиннике! Сейчас он узнает, что волновало тогдашние умы!

И… оказалось, что тогдашние умы волновали совершенно иные проблемы. Газеты были наполнены докладами «Изображение советского воина в эпическом романе» и «Новый образ материнства в литературе Страны советов». Мелькали совершенно незнакомые имена. Причем именно эти, прочно забытые спустя двадцать лет, не сходили тогда с газетных полос. Те, кого в школьной программе считали «ведущими публицистами» и «выдающимися критиками», светились еле-еле. Так, мелькнет статеечка Корнея Ивановича Чуковского про детскую литературу, но она настолько мала и так загромождена какими-то эпохальными разборами эпоса из жизни коровниц, что ее почти не видать.

Если такое могло случиться в двадцатом веке, когда великих писателей и поэтов, можно сказать, в упор не видели — хотя те добросовестно состояли членами Союза Писателей, — то на что можно надеяться в шестнадцатом? На то, что где-нибудь на углу Стренда и Пикадилли они встретят Билла Шекспира и вместе с ним споют:

Нет, на такое, граждане, надеяться нам нечего. Все возбуждены памфлетом, в котором описываются странные поступки лорда К. (кто такой этот К., очевидно, здесь знали все, кроме наших героев). Сами поступки, впрочем, не описывались — на них только намекалось. Понимай как знаешь. Да еще на полусредневековом английском. Когда в школе у тебя твердя тройка по современному американскому. Ужас.

Спасибо хоть картинки более-менее внятные. Неприличные.

Флор Наталье смотреть не позволил. Да и немного она потеряла, честно сказать.

Они вышли из города на удивление быстро — все-таки Лондон был городок небольшой и считался сущей дырой, похуже Парижа. Париж успел расцвести, а Лондон был на пути к этому. В условиях вечных туманов и изливающихся помоев — задача не из легких.

Предместья произвели на Наташу более благоприятное впечатление. Здесь уже начинались те самые симпатичные английские домики в окружении той самой симпатичной английской зелени, которая достигается шестисотлетним подстриганием лужаек. Двести лет уже прошли, впереди четыреста, но результаты налицо и вполне положительные.

В одном из таких домиков и обитал доктор Джон Ди.

Решено было, что к нему явятся Флор с Натальей — русский купец, путешествующий с супругой. Оба интересуются прогнозами на будущее. Прежде всего, конечно, в сфере торговли. Готовы заплатить за консультацию у ученого астролога. О да, конечно, разумеется — в России все это строжайше запрещено, но Флор с супругой — люди чрезвычайно прогрессивные, они доверяют звездам и учености доктора Ди. Естественно, слава о докторе Ди разошлась повсюду. Говорят, даже царь Иоанн заинтересовался его работами.