|
Я лежал в темноте, прислушиваясь к шуму бури и раздумывая над странными событиями минувшего дня. Ветер иногда затихал, чуть подвывая под карнизом, а потом вдруг бешено набрасывался на лом, с яростью ударяя в стены, так что они сотрясались до самого основания. Он швырял в зарешеченное окошко целые потоки воды, выл и бушевал, а дождь стучал по стеклу, словно в него пригоршнями бросали гравий. А потом он снова затихал, чуть слышно поскуливая, и тогда можно было расслышать грохот мощных волн, которые бились о гранитные скалы. Редкие вспышки далеких молний освещали комнату, а когда снова наступала темнота, слышались глухие раскаты грома, которые отодвигались все дальше в сторону Силлея.
В конце концов я, наверное, заснул. Возможно, только чуть задремал. Не знаю. Помню только, что вдруг проснулся и всем нутром почувствовал эту комнату. Боже мой! Как она хотела мне что-то рассказать! Я весь дрожал и обливался потом. А потом, при очередной вспышке молнии, я увидел, что дверь открывается. Это, должно быть, меня и разбудило. Я весь напрягся, не зная, чего ожидать. – Кто там? – спросил я. Голос звучал хрипло и неестественно. – Это я, – раздался шепот. Загорелась спичка, но мгновенно погасла от порыва ветра. Снова чиркнули спичкой, и неверным пламенем загорелась свеча. Это была Кити. Она постояла у двери, держа свечу в дрожащей руке. Она была босиком, в темном халатике, надетом поверх ночной рубашки. Глаза смотрели испуганно, а к груди она прижимала конверт. Некоторое время она так и стояла у двери, глядя на меня. Казалось, просто боялась заговорить. Я приподнялся на кровати, опершись на локоть. – Зачем ты пришла? – спросил я. Она наконец заговорила каким-то чужим, хриплым голосом: – Потому что я обещала. – Обещала? Кому обещала? – Вашей матери. – В этой чужой комнате ее голос звучал тихо и печально. – Я не хотела, – быстро добавила она, – но я ведь обещала. – Она придвинулась поближе каким-то робким движением. – Вот, – сказала она, – возьмите. – Она сунула конверт мне в руку и проговорила с явным облегчением: – Ну вот, я и сделала, что обещала. Теперь пойду. – И повернулась, чтобы уходить. Но я удержал ее, схватив за халатик: – Постой, не уходи, скажи мне, что здесь делала моя мать? Что здесь происходило? – Не могу. – Голос ее дрожал, – Не спрашивайте меня ни о чем, позвольте мне уйти. Я отдала вам письмо, сделала то, что обещала. А теперь отпустите меня. – В ее голосе слышался страх, она пыталась вырваться, но я крепко держал ее за руку. – Сядь, – сказал я, твердо решив не выпускать ее. Слишком много было вопросов, на которые я должен был получить ответ. – Как ты узнала, кто я? – Это… это… я узнала по тому, как вы держите голову, когда что-нибудь спрашиваете. И по глазам. У вас ее глаза. – Значит, ты ее знала? Она кивнула. – А теперь позвольте мне уйти. – Ее голос снова стал дрожать. – Нет, – сказал я. – Что здесь делала моя мать? Она стала со мной бороться, пытаясь вырваться. – Что здесь делала моя мать? – повторил я, а она вскрикнула, оттого что я слишком сильно сжал ее руку. Она еще повырывалась, а потом вдруг ослабла и безвольно опустилась на край кровати. Я чувствовал, как она дрожит. Нервы се были напряжены до предела. Капельки воска от свечи стекали по ее пальцам. Она протянула руку и поставила свечу на стол возле кровати. – Итак, – сказал я, – расскажи мне, пожалуйста, что здесь делала моя мать. Девушка всхлипнула. Я смотрел на нее, а она – на глазок в двери. Она не плакала, просто собиралась с силами. |
