— Боялся, что прочту их и пойму, — объяснил я, — и вы почувствуете себя оскорбленным.

Китайчонок принес нам холодного белого вина. Фицстивен сказал:

— А вы, значит, по-прежнему ловите незадачливых злодеев?

— Да. Из-за этого и на ваш след напал. Холстед говорит, что вы знаете Эдгара Леггета.

В сонных серых глазах что-то блеснуло, и он слегка выпрямился в кресле:

— Леггет что-то натворил?

— Почему вы так сказали?

— Я не сказал. Я спрашиваю. — Он снова обмяк в кресле, но блеск в его глазах не потух. — Ну хватит, рассказывайте. Оставим хитроумие: это не ваш стиль, дорогой мой. А будете упорствовать — только запутаетесь. Ну-ка, что натворил Леггет?

— У нас так не принято, — сказал я. — Вы сочинитель. Вам расскажи, сразу нафантазируете Бог знает что. Я помолчу, а вы говорите, чтобы не подгонять свою историю под мою. Давно с ним познакомились?

— Вскоре после того, как переехал сюда. Он меня очень занимает. В нем есть что-то непонятное, что-то темное, интригующее. Например, в физическом отношении он аскет — не курит, не пьет, ест мало, спит, по рассказам, три-четыре часа в сутки, но в душевном, духовном плане он сенсуалист — это слово вам что-нибудь говорит? — сенсуалист на грани извращенности. Вы считали, что у меня ненормальный интерес к фантастическому. Вам бы с ним пообщаться. В друзьях у него… нет, у него нет друзей… в его ближайшем окружении люди с самыми диковинными идеями: Маркар со своими безумными цифрами, которые вовсе не цифры, а границы областей в пространстве; Денбар Керт со своей алгебраистикой, Холдорны и их секта Святого Грааля, безумная Лора Джойнс, Фарнем…

— И вы, — вставил я, — с объяснениями и описаниями, которые ничего не объясняют и не описывают. Надеюсь, вам понятно, что все ваши слова для меня — пустой звук?

— Вот теперь я вас узнаю: очень похоже на вас. — Он ухмыльнулся и провел пятерней по рыжеватым волосам. — Расскажите, в чем дело, а я пока придумаю для вас эпитеты покрепче.

Я спросил, знает ли он Эрика Коллинсона. Он ответил, что да; но знать там нечего, кроме того, что он обручен с Габриэлой Леггет, что его отец — тот самый лесопромышленник Коллинсон, а сам Эрик — это Принстон, акции, облигации и ручной мяч, славный малый.

— Возможно, — сказал я, — но он мне врал.

— Вот что значит сыщик! — Фицстивен помотал головой и улыбнулся. — Вам попался кто-то другой — кто-то выдавал себя за Эрика. Рыцарь без страха и упрека не врет, а кроме того, для вранья требуется воображение. Вы просто… Постойте! Ваш вопрос касался женщины?

Я кивнул.

— Тогда понятно, — успокоил меня Фицстивен. — Извините. Рыцарь без страха и упрека всегда врет, если дело касается женщины, — врет даже без нужды и причиняет ей множество неудобств. Это — одно из рыцарских правил: охранять ее честь и тому подобное. А женщина кто?

— Габриэла Леггет, — ответил я и рассказал ему все, что знал о Леггетах, бриллиантах и мертвеце на Голден-Гейт-авеню. По ходу моего рассказа разочарование все сильнее проступало на его лице.

— Это ничтожно и скучно, — с обидой сказал он, когда я кончил. — Я примерял Леггета к романам Дюма, а вы предлагаете мне безделушку из О'Генри. Вы разочаровали меня своими бриллиантиками. Но, — глаза у него опять блеснули, — это может иметь продолжение. Преступник Леггет или не преступник, мелкое мошенничество со страховкой — не его масштаб.