Предать? Эта была еще одна новая мысль. Прошло мгновение, и Кавинант понял, что имела в виду Этиаран. Но прежде, чем он заявил свой протест, Лена вступилась за него:

— Мама! Он же сражался с серой тучей на Смотровой Кевина. Я сама это видела. Как ты можешь в нем сомневаться?

Эта защита сдержала его воинственную реакцию. Сама того не желая, Этиаран затронула запретную тему. Он еще не зашел настолько далеко, чтобы сражаться с Лордом Фаулом.

Возвращение Трелла лишило Этиаран возможности ответить дочери.

Великан некоторое время стоял в дверях, переводя взгляд с Этиаран на Лену и Кавинанта и обратно. Наконец он сказал: — Так, так. Наступают тяжелые времена. — Да, мой супруг Трелл, — пробормотала Этиаран. — Тяжелые времена. Потом его взгляд упал на осколки кувшина на полу.

— И в самом деле, времена тяжелые, — тихо проворчал он, — если бьется глиняная посуда, а черепки спокойно валяются под ногами.

На сей раз Лена испытала неподдельный стыд.

— Прости, папа, — сказала она. — Я испугалась.

— Ничего. — Трелл подошел к ней и положил ей на плечи свои тяжелые руки. — Некоторые трещины вполне поддаются лечению. Сегодня я чувствую себя сильным.

При этом Этиаран с благодарностью посмотрела на мужа, словно он только что совершил какой-то подвиг. С неожиданной для Кавинанта мягкостью она сказала:

— Садитесь, гость. Еда скоро будет готова. Идем, Лена.

Они вдвоем засуетились вокруг нагретого камня.

Кавинант смотрел, как Трелл начал подбирать осколки разбитого кувшина. Гравлингас тихо мурлыкал какую-то древнюю таинственную песню. Он осторожно перенес черепки на стол и положил их возле светильника. Потом он сел. Кавинант сел рядом с ним, гадая, что должно произойти. Напевая сквозь сомкнутые зубы приглушенную песню, Трелл начал подбирать черепки друг к другу, словно решая головоломку. Осколок за осколком становился на место, смыкаясь с другими без помощи какого-либо клея, насколько это видел Кавинант. Движения Трелла были тщательными, кропотливыми, прикосновение к каждому осколку очень осторожным, но кувшин, казалось, очень быстро рос в его руках, и черепки точно подходили друг к другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где были трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.

Тогда глубокий голос Трелла приобрел новую модуляцию. Он принялся поглаживать пальцами кувшин, и везде, где его пальцы касались поверхности, темные сетчатые линии исчезали, словно стирались. Трелл медленно ощупал так весь сосуд снаружи, а потом принялся за его внутреннюю поверхность. Наконец он поднял его и проделал ту же процедуру с днищем. Держа сосуд пальцами обеих рук, он начал вращать его, внимательно осматривая, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. Затем он окончил пение, осторожно поставил кувшин и отнял от него руки. Сосуд казался таким же целым, как если бы его никогда не разбивали.

Кавинант перевел благоговейный взгляд с кувшина на лицо Трелла. Гравлингас, казалось, осунулся от напряжения, и его упругие щеки были залиты слезами.

— Чинить труднее, чем разбивать, — пробормотал он. — Я не смог бы делать это каждый день.

Он устало оперся локтями о стол и положил голову на руки.

Этиаран стояла сзади мужа, массируя тяжелые мускулы его плеч и шеи, и глаза ее были полны гордости и любви. Что-то в выражении ее лица заставило Кавинанта почувствовать, что он пришел из очень мелочного мира, где никто не подозревал и не заботился о возможности починки разбитых глиняных кувшинов.