— Да! — огрызнулся он. — Мне нехорошо. И вообще, все нехорошо, и это длится с тех пор, как… — на мгновение слово застряло у него в горле, — с тех пор, как я оказался разведенным.

Кавинант взглянул на Лену, с вызовом ожидая, что она спросит, что такое «разведенный».

Девушка держала светильник так, что большая часть ее лица оставалась в тени. Кавинант не мог видеть, как подействовала на нее вспышка его гнева.

Однако какая-то внутренняя восприимчивость, казалось, руководила ею. Когда она заговорила, Кавинант понял, что она не будет усугублять его боль грубыми расспросами или соболезнованиями.

— Я знаю место, где вы сможете побыть один, — мягко сказала она.

Он угрюмо кивнул. Да! Он чувствовал, что его обезумевшие нервы вот-вот порвутся. Горло давило тисками ярости. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, что с ним происходит.

Осторожно коснувшись его руки, Лена пошла к реке, и Кавинант последовал за ней. В тусклом мерцании звезд они добрались до берега Мифиль, а затем спустились вниз, к самой реке. Пройдя полмили, они вышли к старому каменному мосту, по которому скользили мокрые черные блики, словно он только что поднялся из воды специально для Кавинанта. Нелепость этой мысли заставила его остановиться. И тем не менее пролет моста казался ему чем-то вроде пролога, ведущего в неведомое; в темных горах по ту сторону реки таились перемены. Кавинант резко спросил:

— Куда мы идем?

Он боялся, что после того, как перейдет мост, он будет не в состоянии узнать самого себя.

— На ту сторону, — сказала Лена. — Там вы можете побыть один. Наши люди нечасто переходят через Мифиль — считается, что Западные Горы враждебны, что зло Рокового Отступления, лежащего на пути к ним, покорило их дух. Но в поисках камней для изображений суру-па-маэрль я прошла всю западную долину без какого-либо ущерба для себя. Здесь неподалеку есть место, где вас никто не потревожит.

Несмотря на всю свою массивность, мост, на взгляд Кавинанта, выглядел не внушающим доверия. Не скрепленные известью стыки казались непрочными, соединенными друг с другом лишь тусклыми, предательскими, отбрасываемыми созвездиями тенями. Ступив на мост, Кавинант ожидал, что нога его поскользнется, а камни задрожат. Но арка моста была недвижима. Дойдя до середины, Кавинант остановился, облокотился на низкий парапет моста и посмотрел в реку.

Внизу сплошной темной массой текла вода, бормоча бесконечную молитву об отпущении грехов в море, и Кавинант смотрел в нее, словно просил мужества. Разве не мог он просто проигнорировать то, что ему угрожало, проигнорировать очевидную невероятность, безумие всей этой ситуации, и вернуться в подкаменье и притвориться с веселым коварством, что он — воскресший Берек Полурукий?

Нет, не мог. Он был прокаженным: не всякая ложь удалась бы ему.

Ощутив острый приступ головокружения, Кавинант обнаружил, что колотит кулаками по парапету. Он судорожно поднес руки к лицу, пытаясь рассмотреть, не поранил ли их, но в тусклом свете звезд ничего не было видно. С искаженным лицом он повернулся и сошел вслед за Леной на западный берег Мифиль.

Вскоре они добрались до цели. Некоторое время Лена вела Кавинанта прямо на запад, потом вверх по крутому холму и вправо, а затем вниз по ущелью и снова к реке.

Они осторожно пробирались по заваленному дну ущелья, словно балансировали на разбитом киле корабля: боковины его «корпуса» вздымались по обе стороны от них, суживая горизонт; несколько деревьев торчали из этих «стенок», словно рангоуты, а возле реки стенки ложились на землю, на косу гладкого песка, переходившую в плоский каменистый мыс, вдававшийся в реку.