Вскоре на ринге появились легковесы и дрались три раунда, как дикие кошки. В начале четвертого раунда Гэгнон подловил Джексона на хук левой, и этот хук пришелся по меньшей мере футом ниже, чем следовало. Джексон скукожился на брезенте, а придурок рефери начал считать…

— Ты что делаешь? — заорал я, прыгнув на ринг. — Неужто не видишь, что парень схлопотал ниже пояса?

— По новым правилам это неважно, — ответил рефери. — Девять! Вали с ринга, я — судья!

— А балаган мой, — прорычал я в ответ. — Мне плевать, что там за новые правила в Америке, но в клубе Стива Костигана такое жульничество не пройдет!

— Тогда я свалю! — рявкнул он. — И заберу пятерку!

— Катись к черту! — огрызнулся я, и публика изумленно взвыла. Не более десятой ее части увидело тот подлый удар. — Мотай с ринга, и поживее. Я сам буду судить.

— А не слабо прогнать меня? — осведомился он, принимая боевую стойку. Я, недолго думая, угостил его левой в челюсть, он пролетел сквозь канаты, приземлился на задницу среди зрителей и больше никому не причинял беспокойства.

Подобрав с брезента стонущего Малыша Джексона, я поднял его бессильную руку в знак победы, а затем отнес его в раздевалку, где им занялись срочно вызванные коновалы.

Толпа волновалась, свистом и улюлюканьем выражала недовольство, поэтому я бросился в раздевалку Билла Гаррисона, чтобы поторопить его. К моему удивлению, у него оказался Джим Брент, и оба недружелюбно уставились на меня.

— В чем дело? Вы уже должны быть на ринге.

— Мы бастуем, — пояснил Гаррисон, и Брент подтвердил кивком.

— Это еще почему?! — заорал я. — Разве я не заплатил авансом?

— Этого недостаточно, — беспокойно заерзал Гаррисон. — Добавь, иначе не выйдем.

Толпа в зале зверела с каждой минутой. В отчаянии я едва не предложил этим гадам всю мою прибыль, все двадцать пять монет, но вовремя вспомнил, что половину должен отдать индусу.

— Мне просто нечего добавить, — посетовал я. — Братки, да вы что, в самом деле! Нельзя же просто взять и уйти и оставить меня на растерзание толпе.

— Неужто нельзя? — ухмыльнулся Брент. — А ну, посмотрим!

— А я говорю, вы не уйдете! — Рассвирепев, я метнулся к двери, повернул в замке ключ и сунул его в карман. — Вы будете драться на моем ринге, — процедил я. — За пятнадцать монет на нос, как договаривались.

Тут они яростно набросились на меня, и любому за дверью раздевалки слышен был шум сражения: хруст кулаков, крики боли и гнева, гулкий стук черепов о пол.

— Ну так что, будете драться? — растирая кровь под носом, спросил я вскоре двух измочаленных пентюхов, которых только что колотил головами об пол.

— Эй, Костиган! — послышался за дверью голос моего помощника. — Толпа угрожает разнести притон, если сейчас же кто-нибудь не выйдет!

— Будете драться? — повторил я, хватая обоих за шкирки.

— Погоди, — прохрипели они. — Будем драться… У обоих подгибались ноги. Поддерживая бедолаг за плечи, я провел их по коридору на ринг. При виде разукрашенных боксерских физиономий публика взревела от изумления. Когда я объявил имена и вес противников, зрители вскочили с мест и освистали нас скопом.

Джонни ударил в гонг, гладиаторы, пошатываясь, побрели навстречу друг другу, и Гаррисон в отчаянии прошептал, что еле стоит на ногах — какой уж тут бокс!

— Тогда притворяйтесь, — кровожадно посоветовал я, — или мой первый урок покажется вам пикником по сравнению со вторым.