Кэсерил чуть не потерял сознание и после этого заставил себя встать, ужаснувшись, что восставший Дондо может захватить его ещё живое тело и использовать его для покушения на Исель и Бергона. Содрогаясь в конвульсиях, он старался не кричать, не выпускать рвущиеся наружу слова, ибо не сомневался в том, чьи слова это будут.

Когда атака завершилась, он упал, задыхаясь, на холодный пол, запутавшись в собственной ночной рубашке, с обломанными, кровоточащими ногтями. Его вырвало, и он так и лежал в этой луже, не в силах шевельнуться. Кэсерил коснулся своей мокрой бороды — вокруг рта были хлопья пены. Его живот стал прежнего размера — или ему приснилось в кошмарном сне, что тот превращался в огромное, раздутое брюхо? — хотя вся брюшная стенка болела и дрожала, мышцы сводило, как после непомерных усилий.

«Я не могу так больше».

Что-то должно уступить — его тело, его рассудок, его дыхание. Его вера. Что-нибудь.

Он встал, вымыл пол и вымылся в умывальнике сам, затем переоделся в чистую длинную рубаху, расправил пропитавшиеся потом сбитые простыни, зажёг в комнате все свечи и заполз в постель. И лежал, широко раскрыв глаза, пожирая ими свет.

Вскоре послышалось приглушённые голоса слуг и тихие шаги на галерее за дверью. Дворец просыпался. Кэсерил, должно быть, задремал, так как свечи догорели, а он не помнил, когда именно они погасли. Серый свет проникал в щель под дверью и между ставнями.

Сейчас должны были начаться утренние молитвы. Утренние молитвы — это замечательно, хотя сама мысль, что нужно подняться, чтобы присоединиться к молящимся, вызывала головокружение. Кэсерил встал. Медленно. Ну что ж, похмелье будет сегодня не у него одного в Тарионе. Даже если он не был пьян. Придворные по случаю свадьбы сняли траур, и Кэсерил выбрал среди предоставленной ему одежды скромный, но, как ему показалось, жизнерадостный наряд.

Затем он спустился во двор ждать восхода солнца и появления молодожёнов. Солнца, кажется, не ожидалось — дождь хотя и перестал, но небо было затянуто тёмными холодными тучами. Кэсерил вытер каменный бортик бассейна носовым платком и уселся. Он обменялся улыбкой и пожеланием доброго утра с пожилой служанкой, прошедшей мимо со стопкой белья в руках. В дальней части двора в поисках обронённых вчера кусочков еды прогуливался ворон. Кэсерил обменялся с ним взглядами, но птица, похоже, не испытывала к нему никаких особенных чувств и продолжала поиски завтрака. Подумав, он решил, что должен чувствовать облегчение от подобного безразличия.

Наконец выходившая в галерею дверь спальни принца и принцессы распахнулась. Сонные стражи на своих постах вытянулись в струнку. Зазвучали женские голоса и один мужской — тихие и радостные. Появились Исель и Бергон, одетые к утренней молитве, её рука нежно сжимала его руку. Они повернули к лестнице и, выйдя из тени галереи, начали спускаться вниз.

Нет… тень следовала за ними.

Кэсерил протёр глаза, закрыл и снова открыл их. И дыхание у него остановилось. Зловещее облако, раньше обнимавшее Исель, теперь обнимало и Бергона.

Исель улыбалась мужу, Бергон отвечал ей такой же улыбкой. Вчера вечером они выглядели усталыми, возбуждёнными и немного смущёнными. Сегодня же утром они выглядели влюблёнными. С клубящейся вокруг, словно дым от горящего корабля, тьмой.

Когда они подошли поближе, Исель весело пропела:

— Доброе утро, лорд Кэс!

Бергон ухмыльнулся и спросил:

— Вы присоединитесь к нам, сэр? Мы должны поблагодарить вас за это прекрасное утро, не правда ли?

Губы Кэсерила попытались изобразить улыбку.