Антонен де Блез относился к числу тех, кого оригинальный и даже, надо признать, не без изящества задуманный план защиты ничуть не удовлетворил. Командор Франш-Конте не доверял словесным построениям, умозрительным фигурам, он верил в грубую силу и мир виделся ему соотношением борющихся, причем бескомпромиссно, начал. Не уважай он безмерно Жака де Молэ, он бы ответил на его говорение площадной бранью, в данной ситуации его критика приняла более спокойные формы.

– Извините, мессир, но мне кажется, что во всей этой истории вы не учитываете одого момента. Вы переоценили человеческие и рыцарские качества этого мерзавца Филиппа. Вы считаете, он хочет ворваться в наши крепости в поисках истины и, увидев, что она не на его стороне, он с позором отступит. А мне кажется, истина его интересует меньше, чем то, что он будет есть на ужин. Ему важно разгромить Орден, посадить всех нас на цепь, а потом его судейские псы подберут нужные доказательства того, что мы должны сидеть на этой цепи вечно. Они сотворят эти доказательства из воздуха своих канцелярий.

Жак де Молэ кивнул в знак того, что он понимает смысл возражения.

– Я ничуть не обольщаюсь насчет душевной чистоты французского монарха. Я никогда ему не доверял, даже в тот момент, когда он летом позвал меня окрестить своего ребенка. Я согласился бы с твоими речами, командор, когда бы речь шла об учреждении, хотя бы отчасти уступающем нашему Ордену по силе и авторитету. Тут Филипп позволил бы развязать себе руки полностью. Вспомните о ломбардцах, вспомните о евреях. Не сомневаясь ни мгновения, он вышвырнул их из страны и отобрал у них деньги. С орденом рыцарей Храма Соломонова дело обстоит сложнее. Мы находимся под прямым покровительством папы и подчиняемся только ему.

– Но кому подчиняется сам папа? Не является ли он лакеем Филиппа?!

– Как всякий ставленник, он мечтает освободиться от влияния того, кто его поставил. По сведениям наших тайных служб (кивок в сторону де Мессьера), давая согласие на преследование тамплиеров в мае этого года, он, во-первых, сделал это без всякой охоты, а во-вторых, и в-главных, потребовал, чтобы все документы по этому делу были в конце концов направлены для утверждения в папский капитул. И если материалы эти не будут баснословно убедительны, он их не утвердит. Мы выйдем из передряги, значительно возвеличив наш авторитет в глазах всех царств. Но скорей всего, так мне кажется, Филипп сам отступится, почувствовав, что ему не добыть убедительных доказательств нашей виновности. Уже через неделю после начала расследования он сообразит, что затеял нечто нездравое.

– Но он может наплевать на решение Авиньона, – осторожно возразил генеральный прокурор.

Жак де Молэ покачал головой.

– Навряд ли. Король Альбрехт, кажется, проигрывает войну. Скоро трон императора Священной Римской империи освободится. Филипп пробовал протолкнуть на это место брата Карла и понял, что в деле обработки господ электоров без помощи папы не обойтись. При новой попытке он постарается застраховаться от каких бы то ни было случайностей.

Великий магистр еще отпил ключевой водицы.

– Я все еще вас не убедил?

Де Блез недовольно повел плечами. Вид у него был несмирившийся.

– Прошу прощения, мессир, но вся эта интрига кажется мне слишком изящной, чтобы быть удачной. Я солдат и всему моему существу противен план, при котором я должен злейшего врага впускать в крепость, имея все силы для обороны.

Несколько раз тяжело вздохнув, Великий магистр спросил, обводя взглядом сидящих за столом.

– Многие еще так думают, как господин командор?

Так думали многие, но возразить не решился никто. В головах одних эти мысли боролись с твердой уверенностью, что Жак де Молэ не может ошибаться и эта борьба лишала их возможности говорить что-то определенное.