— Да. Только сотника… Сотника не нужно.

Если они сейчас окажутся с Когтем рядом, то неизбежно всплывет вопрос, что имел в виду инквизитор. Правду ли он говорил о прошлом сотника. А Гартану сейчас не до разговоров. Ему сейчас просто хотелось напиться. Напиться и забыть обо всем.

Картас для этого — лучшая компания.

Молча налил в стаканы вино. Даже не пытаясь произнести тост, стукнул своим стаканом о край стакана наместника. Выпили залпом. Только после этого Гартан расстегнул плащ и сел к столу. Картас, не раздеваясь, сел напротив и снова налил вино.

В казарме воняло сырой одеждой, псиной, было прохладно — дрова берегли, понимая, что собранного до весны может и не хватить. При каждой возможности, ехали в лес — набрать хвороста или распилить упавшие под весом снега деревья, — чтоб не использовать пока запасов.

Иногда лесорубы не возвращались.

Гартан поднял свой стакан, подержал его перед собой, разглядывая капитана сквозь пузырчатое зеленоватое стекло.

— За весну, — сказал наконец Гартан.

— За весну! — провозгласил капитан, легонько стукнул стаканом о стакан и выпил.

— Инквизитор сказал, что все в замке провонялось черной магией.

— И? — капитан смотрел на Гартана серьезно и спокойно.

— Все здесь пропитано злом, Картас!

— Ну и что? Вокруг нас никогда не было особой чистоты и благости, ваша милость. — Картас потрогал правый ус и поморщился. — Солдата не может окружать благость и чистота. Все, что мы не хотим испачкать, мы носим вот здесь…

Картас прикоснулся ладонью к левой стороне куртки.

— Вот если там грязь, то… — капитан покачал головой.

— А вы философ, капитан.

— Я солдат, ваша милость, и, смею надеяться, хороший солдат.

— Вы — лучший солдат из тех, кого я встречал, — честно сказал Гартан. — Вы ведь могли уйти из Долины. Когда остались возле Брода. Вы ведь знали, что будущего у Долины нет. Почему вы не ушли, капитан?

— А разве был приказ? — спокойно спросил Картас. — Разве вы, мой начальник, освободили меня от присяги?

— Но ведь вы могли увести своих людей. Спастись не только самому, но и спасти еще десятки жизней. Разве это не благородный поступок?

— Благородный. Но это благородство, извините, высокообразованных людей. Это они могут найти нужные слова и уговорить себя в чем угодно. А я — солдат. И вы, простите, ваша милость, тоже солдат. Мы не умеем себя уговаривать. Мы для того и существуем, чтобы хоть кто-то не мог договориться с собой. Разве не так?

— Так. — Гартан потянулся к кувшину, но дверь распахнулась, и в каморку влетел Мрак.

— Это, ваша милость… — егерь сдернул с головы шапку. — Черный этот… Он хочет в подвале в кладовую войти… В ту самую, в которую никому, кроме вас, нельзя…

— Пусть идет.

— Так ключ-то у вас…

— Да. Конечно, — Гартан полез под куртку, к поясу, отвязал ключ и протянул его Мраку. — Вот. И что там инквизитор?

— Ничего. Ходит молча, смотрит, вынюхивает. Сунулся было в парадный зал, но соплячье наше, пажи ее милости, стеной встали, за ножички свои хватались. Один так прямо прыгнул — его Лис перехватил, да с одного, простите, леща успокоил. Немного нос ракровянил мальцу, но ему это только на пользу.

— А что Фурриас?

— Ничего. Спросил, госпожа в зале? Ему сказали, что да, она. Он кивнул своим капюшоном и пошел наверх, на площадку.