Первая четверть растущей луны, декабрь 1210 года 

Омела.

Некоторые называют ее всеисцеляющей, а также Ведьминым гнездом и Веткой поцелуев. Весь год она висит в домах и приносит мир и плодовитость, хранит от грома и молнии, злых духов, демонов и лесных фей. Если повесить ее над входом или над очагом, гость поймет, что хозяева не таят зла, и он может войти, вверив им свою жизнь. Если смертельные враги окажутся под деревом с омелой, в этот день они уже не могут драться.

В канун Рождества омелу срезают и на Рождество вешают за место прошлогодней, которую сжигают. Но если срезать до срока, то она принесет неудачу, а если повесить в доме до Рождества, то кто-то из домочадцев умрет еще до следующего Рождества. Ее можно также срезать в канун Самайна или Дня Всех Святых, тогда побег обвивают вокруг шеи, чтобы отгонять ведьм. Но прежде смертный должен трижды обойти вокруг дуба и срезать омелу новым ножом, никогда не использованным.

Кое-кто называет ее двойные ягоды яичками Урана, их отсекли и выбросили в море, где они превратились в кровь и пену, из которой родилась Афродита. С тех пор мужчины целуют девушек под омелой и отрывают одну ягоду за каждый украденный поцелуй, пока не останется ягод, тогда должны закончиться и поцелуи.

Но осторожней! Если срубить дуб с омелой, семья, владеющая землей, где он стоит, иссохнет и зачахнет, а ее дом рухнет и превратится в руины.

Травник Мандрагоры

Проводник 

После яркого солнечного света в маленькой комнате темно, полно горшков, корзин, а с потолка свисает множество разноцветных полосок ткани. Элене и шагу не сделать, не наткнувшись на ящик или не цепляя тряпьё головой. Это какая-то кладовка, думает она, но рассуждать сейчас нет времени. Она оборачивается и, пригнувшись, ныряет в низкий дверной проём, откуда слышится крик, тоненький приглушённый плач младенца. Он доносится из дальнего угла комнаты. Элена нетерпеливо срывает тряпки, отпихивает в сторону ящики. Она ищет колыбель и не находит. А плач слышен всё громче. Он где-то совсем близко, но ей никак не увидеть младенца — кругом только груды корзин, укрытых тряпками, вроде тех, что свисают с потолка. Она всматривается и замечает, как подрагивает она из корзин. Элена срывает с неё покров.

В корзине на куче лохмотьев лежит ребёнок. Личико красное от крика, глаза зажмурены. Беззубый алый рот широко открыт, словно желая поглотить весь мир. Крошечные крепко сжатые кулаки сердито бьют о борта корзинки — нет ответа на этот настойчивый зов. Уродливый голый крысёныш. Теперь, открытый свету и прохладному воздуху, он кричит с удвоенной силой, яростно и нахально требуя, чтобы ему служили.

— Тише, — приказывает Элена.

Но ребёнок обращает на неё не больше внимания, чем если бы она была мухой на куче мусора. Вытянув руку, она хватает за лодыжки молотящие воздух ноги младенца и рывком поднимает вверх. Он болтается вниз головой, но не прекращает кричать.

— Замолчи! Заткнись...

Внезапно Элена проснулась. Хильда с силой трясла её, опираясь локтем на низкую кровать.

— Тихо! Хочешь опять разбудить госпожу?

В её голосе Элена услышала досаду и лёгкое удивление — она будит Хильду криками вот уже третью ночь подряд. Она испуганно посмотрела вверх, на огромную кровать, где спала теперь леди Анна. В комнате ещё стояла темнота. Но в неярком свете тлеющего очага Элена могла разглядеть лишь тяжёлые занавеси, окружающие постель госпожи. Она услышала тихое посапывание крепко спящей леди Анны. Элена перекрестилась в безмолвной благодарственной молитве.

Хильда с тяжёлым вздохом отвернулась, сдёрнув с Элены одеяло, и укуталась поплотнее. Элена не возражала — несмотря на то, что из трубы камина тянуло ледяным холодом, она насквозь промокла от пота.