– Я не нуждаюсь в вашей философии. Мне просто надо выбраться отсюда.

– Выберетесь. Но ваш страх работает против вас.

– Еще один религиозный фанатик вроде Уиллингэма с его скалой. Почему они всегда мне попадаются? – Валери опустилась на пьедестал, Римо сел рядом.

– Послушайте, вы же всю жизнь находились в ловушке. Как и каждый из нас.

Она покачала головой.

– Я не согласна.

– Если человек беден и не может позволить себе путешествовать, он, как в ловушке, заперт в родном городе. Если богат, то привязан к земле, если, конечно, он не космонавт. Но и их свобода ограничена запасом воздуха, который необходимо взять с собой. Они не могут снять костюмы или покинуть космический корабль. И кроме того, каждый человек ограничен в свободе собственной жизнью. С одной стороны нашу жизнь ограничивает рождение, с другой – смерть. Мы не можем уйти от себя, так что эти стены лишь немного ограничивают пространство нашей и без того несвободной жизни.

– Я хочу выбраться отсюда, а вы болтаете какую то чушь.

– Я могу указать вам выход отовсюду, кроме вашей собственной ограниченности, – изрек Римо, и сам поразился, до чего он в этот момент был похож на Чиуна.

– Помогите мне выбраться отсюда!

– Хорошо, только сначала покончу с одним делом.

– Что вы хотите сказать?

– Я тот, кто поймал в западню Уиллингэма и его дружков!

– О, Боже! – воскликнула Валери. – Значит, не только мы в западне, но и Уиллингэм тоже?

– Именно так, – ответил Римо. – Он попал в западню из за своей преданности этому уродскому камню. А я его поймал.

– Я бы предпочла быть на его месте, – вздохнула Валери и, уронив голову на руки, принялась причитать, что ей почему то всегда попадаются вот такие. От парня из Патерсона, Нью Джерси, которому, чтобы возбудиться, надо было прицепить к поясу средневековый меч пяти футов длиной, она перешла к мойщику посуды из Бруклина, который намыливал ее кремом для бритья, прежде чем трахнуть. И вот теперь случилось худшее: она оказалась взаперти вместе с парнем, который считает, будто внешний мир в западне, потому что с ними заперт еще и кусок скалы.

– Но почему мне всегда попадаются именно они? – вопила Валери, отлично зная, что ее крики не будут услышаны, потому что вся эта чертова комната забрана в свинец. Даже чудесные окна, выходящие на север, были закрыты ставнями. Уиллингэм говорил что то о защите от северного ветра, будто этот уродский камень мог схватить насморк. – Господи, почему такое всегда происходит именно со мной? Ну, почему?

– А почему бы и не с вами? – вполне логично заметил Римо, но когда он попытался объятием успокоить ее, она отшатнулась, заявив, что лучше займется этим с заливным моржом, чем с ним.

Наконец ее гнев сменился усталостью. Она начала зевать и поинтересовалась у Римо, который час.

– Уже поздно, – ответил он. – Мы сидим здесь уже пять часов сорок три минуты. Сейчас восемь часов тридцать две минуты и четырнадцать секунд.

– Я не заметила, чтобы вы смотрели на часы, – сказала Валери.

– Я сам – лучшие часы в мире.

– Отлично, – произнесла Валери и заснула, свернувшись калачиком возле камня.

А еще через час металлическое жалюзи со скрежетом поднялось. Валери проснулась. Римо улыбнулся.

– Слава Богу, мистер Уиллингэм, это вы! – воскликнула Валери и тут же затрясла головой.

Мистер Уиллингэм был почти голым – в одной лишь набедренной повязке и ниспадающем одеянии из желтых перьев. В руках он держал каменный нож. За ним шли шестеро мужчин. Двое подбежали к Валери, повалили ее и прижали руки к полу.